Жила-была прекрасная страна с прекрасным народом, и дела у народа шли вполне нормально — палеолит, мезолит, неолит… Все как у людей. А через десять тысяч лет сидишь такой, глядишь за окно, а там — Мневники, ядрена мама. Где Москва златоглавая? Аромат пирогов? Конфетки-бараночки? Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные — где?!
Кто виноват?! И что делать?!
Хоть в петлю. Сгубили Россию, ироды. И я вместе с ними.
Назавтра Колю спас Слонимский.
Пришел, бухнул на табуретку потертый кофр, в котором помимо аппаратуры всегда «с собой было», уселся напротив.
— Нас берут в «Гудок». Я договорился. Да-да, тебя тоже. Испытательный срок, придется напрячься, но ты справишься. Давай, старик, очнись. Куда я без тебя.
— Сашка, старик… — промямлил Коля. — Ты гений. Я в тебе никогда не сомневался. Но «Гудок»… Они же гудят!
— Они с этим борются, — заверил Саша.
— Ты не понял. Хотя и это тоже, да… Но что я знаю о железной дороге?
— Как будто я знаю! Помню только, что ее построил граф Клейнмихель, — сказал Саша, наливая себе полстакана. — «Прямо дороженька: насыпи узкие, столбики, рельсы, мосты…»
— «А по бокам-то все косточки русские…» — пробормотал Коля, снял очки и утер скупую мужскую слезу.
Они еще немного выпили, потом немного протрезвели и отправились представляться начальству.
— Выше голову! В «Гудке» работали Ильф и Петров, — напомнил Саша приунывшему Коле.
— Плохо кончили.
— Почему?
— Обоих выгнали.
— Не знал, — удивился Саша. — И тоже за пьянку?
— Что значит «тоже»? Типун тебе на язык! Мы будем себя хорошо вести!
— Ты в «Труде» это говорил, — напомнил Саша. — А все-таки! Нет, мне просто интересно! Чего должны были натворить два одесских еврея, чтобы их выперли из этой синагоги?..
— Думай о хорошем, — посоветовал Коля. — А то накаркаешь. Не слыхал о поэте-долгожителе Саше Красном? Я у него интервью брал по молодости. Он служил в «Гудке», когда нас с тобой еще и в проекте не было — и до сих пор живой!
— Тоже еврей, наверное…
— Естественно! Погоди, а ты-то с каких пор стал антисемитом? Случайно увидел себя в зеркале?
— Да меня тут опять вежливо просили стучать в Контору Глубокого Бурения… — бросил Саша небрежно. — Решили зайти с козырей: сказали, все наши туда стучат, потому что их иначе в Израиль не выпустят. Я говорю: ребята, да нафиг мне тот Израиль?.. А потом взял полбанки, хер к носу прикинул — ведь не врут, гады. И этот стучит, и тот постукивает… В глаза мне глядит, а сам — сука. Обидно.
— Да и бог с ними, — отмахнулся Коля. — Я-то грешным делом подумал, что ты сам себе больше не нравишься. Это опасный симптом.
