— Молодые люди! Давайте потише!
Лысый нашим героям не понравился. Как нельзя кстати у Саши в кармане нашлась «книжечка» троллейбусных билетов. Друзья начали отрывать билетики по одному и лепить их — тьфу! шлеп! — лысому на лысину. Получилось очень весело. Лысый впал в прострацию и больше никому не мешал до самого приземления.
Но в Красноярске, едва самолет остановился, подрулила черная «Волга», из нее вышли молодцеватые парни в штатском, резво взбежали по трапу, прискакали к лысому и, кланяясь, спросили:
— Как долетели?
Лысый обернулся, ткнул пальцем в Колю с Сашей и прорычал:
— Взять!
По счастью, если ты столичный журналист, ты и в Красноярске столичный журналист — связываться с тобой всерьез никто не будет. И вообще нынче вам не тридцать седьмой год. Нарушителей порядка Королева и Слонимского даже не побили. Их всего-навсего сдали в вытрезвитель.
Выйдя из заведения и опохмелившись, Коля с Сашей быстро и четко — мастерство не пропьешь — отработали задание и полетели домой. В московском аэропорту они переглянулись и, не говоря ни слова, повернули к ресторану. Для поправки нервной системы.
— А ведь легко отделались, — сказал Коля, поднимая рюмку.
— Пронесло, — сказал Саша.
— Ну… За то, чтобы и дальше так!
Через два часа они уже кричали друг другу: «Старик, ты гений! — Нет, старик, это ты гений!», на радостях подрались с какими-то грузинами, попали в милицию, а оттуда, естественно, опять в вытрезвитель.
И бумаги из двух вытрезвителей, красноярского и московского, пришли в газету одновременно.
Эффект превзошел все ожидания.
Коля еще, как нарочно, успел рассказать историю про лысого, решив, что это отличный анекдот, — и она моментально разлетелась по городу. Коллеги смеялись, конечно, но поглядывать на журналиста Королева начали с подозрением. Как на человека, который пренебрегает условностями слишком лихо. Несколько чересчур.
Запись в трудовой книжке журналиста Королева «уволен по собственному желанию» никого не обманывала. Ведь Колю знали все, и теперь это играло против него.
В «Савраске»[9] с ним просто не захотели разговаривать и только по старой дружбе передали мнение: Коля, ну ты же последние мозги пропил… В «Индюшке»[10] — встретили, как родного, угостили коньячком, и так же, как родного, ласково выпроводили.
Мир не без добрых людей, и Коле удавалось время от времени печататься; на кусок хлеба он худо-бедно зарабатывал, но о штатной работе нечего было и думать. Коля недоумевал. Его коллеги регулярно били друг другу физиономии и заблевали пол-столицы, однако считались надежными сотрудниками и своими парнями, — а он, тихоня, в жизни никому из товарищей рыла не начистив, бродил по городу каким-то, извините за выражение, отщепенцем.
