Овраг, другой, Моховое озеро с его кувшинками и черными корягами, там Мирко бывал несколько раз.
— Стой, погоди, — попросил дядька Ринат, когда озеро скрылось из виду. — Отдохнем. Немного…
Лицо у него было бледное, дышал он тяжело.
Грозу к этому времени унесло прочь, небо очистилось, на небосклоне возникли первые звезды, на восходе повисла в ветвях совсем тоненькая, молодая луна, похожая на половинку браслета из светлого металла.
— Ты давай, возвращайся, — сказал дядька Ринат, отдышавшись. — Дальше я сам. Доберусь как-нибудь… все равно ты дорог здесь не знаешь. И тебя не должны хватиться. Чтобы никто не заподозрил, что ты к моему побегу причастен…
Он помолчал, а потом добавил изменившимся голосом:
— Или, знаешь, пошли со мной. Что тебе здесь делать, с этими волхвами и богами? Там огромный мир! Большой, настоящий! А не этот огрызок возрожденной древности.
Мирко заморгал, не зная, что сказать.
— Ну нет, я никогда не думал… — протянул он. — Тут я родился, тут все я знаю… Друзья и…
— Я все равно дойду до властей, и эту лавочку прикроют, — сказал дядька Ринат. — Главари под суд пойдут, остальным придется устраиваться, так что все уже не будет как раньше.
— Ну я не знаю, — повторил Мирко. — Как-то это, ну…
Он мямлил дальше, а в голове крутились даже не мысли, а обрывки мыслей.
— Родителей у тебя все равно нет, чего ты теряешь? Ту кашу, что у вас в голове? Насчет гордых русичей, чистой арийской крови и истинной веры?
— Ну… я… — Мальчишка напрягся, и тут краем глаза уловил движение.
Повернув голову, обнаружил, что из зарослей выступил дядька Ратобой и еще двое мужчин из деревни, при ружьях и заплечных мешках, будто собрались на дальнюю охоту.
— Вот и они, — сказал дядька Ратобой. — Хитер, чужак, дверь за собой прикрыл. Только я не поленился, внутрь заглянул… И след вы оставили такой, что слепой увидит. Теперь пошли обратно. Погуляли и будет.
И он угрожающе повел стволом.
Мирко знал, что он взрослый, что он почти мужчина, а мужчины не плачут, но остановиться все равно не мог. Его трясло, как в лихорадке, слезы текли по щекам, а в груди сплетались в клубок ярость, злость, ненависть, отвращение и другие чувства, которым он не знал названия.
Когда они вернулись в деревню, дядьку Рината опять закрыли в бане, а у дверей встал дядька Ратобой. Мальчишку же отвели в общественный погреб, где усадили на сырой пол среди мешков и ящиков.
— Осквернил ты себя, — заявила встретившая его тетка Светлана. — Сиди пока тут.
