Сотрудник указал ему дорогу и облегченно вздохнул. Поляков отдал пропуск дежурному у входной двери и вышел. На улице было жарко, напротив здания МГБ рабочие расчищали пустырь под строительство. Мимо прошел автобус, и на Полякова посмотрела из окна очень молодая девушка. Она смотрела на него до тех пор, пока было видно, и он тоже, и когда автобус скрылся из виду, он долго смотрел вслед и не знал, куда идти. Он смутно помнил, что хотел куда-то идти, но не помнил куда. Он глядел по сторонам и ничего не понимал. Листья на деревьях шевелились и хлопали, он подошел к одному из тополей и долго стоял под ним, задрав голову. Ничего не понял и опять побрел по неровному тротуару. Чувство, сильное, определенное, как инстинкт животного, оказалось сильнее его усталости и сильнее отвращения, проснувшегося внезапно к самому себе, к городу, к тому, что надо куда-то идти, двигаться. Оно было сильнее его, внезапное и малопонятное ему самому желание. Оно заставляло его идти и напрягать память. Зверь, чувствуя перемены, становится беспокойным, он не может оставаться на месте. Поляков брел по городу и нигде не мог остановиться. Из улицы в улицу. Иногда он подходил к разрушенному дому и, пытаясь вспомнить, подолгу стоял на одном месте, глядел на развалины. В эти минуты с ним происходило что-то странное, и он никак не мог успокоиться. Он слабел от частых коротких вспышек беспричинной ярости. Тогда у него сильно болели суставы пальцев и начинали беспомощно косить глаза. В один из таких моментов он услышал рядом звонкий мальчишеский голос:
— Дядя, у тебя что в сумке? Дай хлеба! Оглянувшись, он увидел мелькавшие босые пятки и выбившийся из штанишек подол грязной блеклой рубашки. И неожиданно он улыбнулся. Постоял несколько минут в тишине переулка, и его опять охватило сильнейшее беспокойство. Явно чего-то хотелось, и он никак не мог определить чего. Люди его не интересовали. Может быть, среди них и было что интересное, он не думал об этом.
Он брел по городу, кое-где вокруг полуразрушенных зданий белели редкие леса. На машинах и на телегах везли кирпич, бревна, доски, железные балки, ящики. Когда он переходил улицы, на него иногда кричали, и он удивленно оглядывался. Зачем на него кричат? И кому нужна вся эта суетня с кирпичом и досками? Кому? Люди не интересовали его. Он только не мог понять, чего ему не хватает в разрушенном, голодном городе. Он смутно помнил вчерашний день, длинного милиционера, он помнил, что вчерашний день чем-то отличался от сотен других. Он вспомнил кусок хлеба с рыбой и обрывок газеты. Вчера он с кем-то разговаривал, и ему было хорошо, еще он помнил тепло нагретого солнцем камня. И, кроме того, ему чего-то хотелось, сильно хотелось.
