эта угроза казалась менее острой, чем когда-либо с момента зарождения организованного рабочего движения во второй половине XIX века.
Однако к тому моменту, когда Либкнехт в последние месяцы войны был освобожден из заключения, ситуация изменилась: большевистский переворот в России сделал «мировую революцию» вполне правдоподобной угрозой, и Либкнехт превратился в персонификацию этой угрозы в Германии. Он хорошо сыграл свою роль: всего через несколько часов после освобождения из тюрьмы Либкнехт возглавил процессию настроенных против войны социалистов, восторженно отметивших возвращение своего вождя парадом по центру Берлина. Либкнехт снова оказался на Потсдамерплац, где произнес первую публичную речь после перерыва почти в два с половиной года. Оттуда процессия направилась к российскому посольству — и этот крайне символичный жест был немедленно интерпретирован политическим истеблишментом как доказательство «большевистских амбиций» Либкнехта>{93}. Он так решительно завладел воображением элиты благодаря тому, что в ее глазах представлял собой опасное сочетание сразу нескольких угроз. Якобы еврей (что было неправдой), он воплощал в себе все то, чего боялись средние и высшие классы: позабывший свое место городской пролетариат, выпущенных из тюрьмы уголовников и, наконец, беспорядки и «мировую революцию».
Подобные страхи могли оказаться столь сильными лишь потому, что в итоге большевистской революции воплощением революционного насилия и попыток распространить его на весь остальной мир снова, как и в 1790-х годах, стала целая страна. Вследствие ли массового восстания, заговора или сочетания того и другого революция вошла составной частью в государственную систему Советской России, получив неслыханные за столетие с лишним размах и мощь. Это стало тем более очевидно после 1920 года, когда инспирированный Москвой раскол социалистических и профсоюзных движений привел к созданию Третьего интернационала и множества коммунистических партий, лояльных Советской России. И все это происходило в то время, когда распад довоенного государства и вызов, брошенный социальному строю во многих странах, отправили политическую власть в дрейф без руля и без ветрил, что вызвало кризис легитимности и проникновение фермента насилия в апокалиптические видения.
Известия о большевистских зверствах — во многом реальных, но отчасти и вымышленных — быстро распространились по Западной Европе. Например, в феврале 1918 года одна немецкая газета опубликовала обширный отчет о «безграничном терроризме» большевиков по отношению ко всем и ко всему, составляющему «средний класс». Апокалипсис неожиданно получил новое имя — «ситуация в России», под которым понималось отрицание всех ценностей западной (в данном случае немецкой) цивилизации (или
