— Не побеспокою вас? — смотрит на меня.
— Нет, — буркнул в ответ.
Отвернулся. Смешливая, зараза! Чуть не улыбнулся на её взгляд. Держаться надо, не поддаваться.
— А сумку не поможете наверх закинуть? — просит меня.
Хотел её на хуй послать, но опять поддался. Встал молча, молча сумку на полку закинул. Ладно, один раз можно уступить. Вроде ничё баба. Не раздражает.
— Оксана, — улыбнулась она, присаживаясь. — Вы до самого конца едете?
Опешил я немного. Что это за нежности подозрительные?
— А тебе зачем это знать? — спрашиваю. — В ментовке что ли трудишься?
— Не хотите говорить — не надо, — снова одаривает она меня своими искринками. — Я думала, мы разговор в дороге будем поддерживать.
— Нет, не будем.
Сказал, и что-то защемило в груди. Слабость, знаю. Она, паскудная, она, трепетная. Мне не нужна женщина, я терпеть их не могу, не надо, ангелы, демоны, кто там управляет моей судьбой, не соблазняйте меня, всё равно мне не достигнуть счастливых гаваней. Я мразь человеческая, я выблядок, я ошибка природы. Меня надо было уничтожить сразу после рождения, я не достоин жизни. Для чего вы снова соблазняете меня, для чего ввергаете в сомнения? Я твёрд, я определился с направлениями, я знаю, что мне нужно. Мне никогда и ничего не получить от жизни, я не живу вовсе, я медленно подыхаю. Зачем снова эти иллюзии нормальных отношений и возможности простого, естественного существования? Его нет, а если и есть, то придумано оно не для меня. Оставьте меня в покое, верните мне мою злобу, мою ненависть, мою ярость! Мне только с ними хорошо и спокойно.
Эх, Оксана, Оксана, ну для чего ты такая чистая и неиспорченная возникла передо мной?!
— К матери еду, — говорила она. — Она у меня уже старенькая, на пенсии. Вот слив купила, три килограмма. Она в письме просила: дочка привези слив. Как вы думаете, не испортятся?
— Нет, не испортятся, — пробубнил я.
— Попробуете? — предлагала она горсть. — Пробуйте, пробуйте, у меня много. Я кулёк в карман положила. Чтобы в дороге поесть. Остальное в сумке. Они помялись немного. Ничего?
Слив не хотелось. Ничего не хотелось.
Взял.
— А вы к родственникам едете? — продолжала она.
— Угу.
— К родителям?
— Нет, к дальним.
— Наверно, к тёте.
Ишь ты, догадливая!
— К ней, родимой.
— Наверно, на день рождения.
— Типа того.
Ели сливы. Оксана достала из кармана газету, оторвала от неё клок и свернула ещё один кулёк — для косточек.
— У вас, должно быть, тяжёлый период в жизни, — смотрела она на меня. — Глаза грустные, лицо осунувшееся. Неспокойный вы какой-то.
