я, отправляя им чек на оплату сведений, которые они обещали мне прислать.
Через два месяца я получил письмо на трех страницах, где достаточно подробно описывались история моей настоящей семьи и обстоятельства моего усыновления, отобранные из всей информации, что содержалась в моем «деле». История не имела ничего общего с тем, чего я ожидал. В письме приводились имена обоих моих биологических родителей, биографии их родителей и братьев-сестер, а также подробное описание обстоятельств моего усыновления. Признаться, все это больше смахивало на краткий пересказ какого-нибудь романа об ирландских иммигрантах, перебравшихся в нашу страну в конце XIX века.
Моя родная мать, назову ее Джеральдиной, родилась и выросла в Ирландии. Уже взрослой она вслед за своим братом отправилась за лучшей жизнью в Соединенные Штаты и там нашла работу в одном из состоятельных семейств Нью-Йорка. Затем она встретила и полюбила своего соотечественника, служившего барменом («Это многое объясняет!» — не раз еще впоследствии заметит мне Кэти). Когда же Джеральдина сообщила своему возлюбленному и моему биологическому отцу, что ждет ребенка, тот признался, что уже женат и у него трое детей. Затем он объяснил ей, что, поскольку принадлежит к католической церкви, ему запрещено разводиться. (Как видно, в вопросе адюльтера его религиозное чувство проявляло больше терпимости. Это я так, к слову.) Тогда Джеральдина окончательно и бесповоротно порвала с возлюбленным и, переправившись через реку в Нью-Джерси, нашла себе кров в приюте для одиноких будущих матерей, расположенном в том самом городе Элизабет.
Свои дни в приюте Джеральдина проводила за рукоделием (вот откуда та кофточка!) и разговорами с сестрами-монахинями, она просила научить ее, как ей быть и что делать, чтобы обеспечить себе и будущему ребенку жилье и пропитание. «Она заливалась слезами всякий раз, когда разговор заходил о передаче младенца на усыновление», — говорилось в письме. Но в конце концов Джеральдина решила, что в одиночку у нее нет шансов, к тому же, считала она, у ребенка обязательно должен быть отец. Она пробыла со мной в больнице первые девять дней моей жизни, ровно до того момента, когда меня передали на усыновление. В последней строке письма говорилось, что «она покинула больницу с разбитым сердцем».
Я был потрясен. Письмо дало мне ответы на вопросы, которые я никогда не удосуживался задать: например, было ли у меня имя в те первые девять дней жизни? (Как оказалось, да, было: меня назвали при рождении Майклом Джозефом, в честь деда по материнской линии.) Я показал письмо Кэти, и она плакала, пока читала его. Потом она взглянула на меня и сказала: «Тебе надо найти Джеральдину. Тебе надо рассказать ей, что для тебя все обернулось хорошо».
