Погодите, как вы сказали? | страница 26



Эти взаимосвязанные вопросы, незаменимое подспорье в профессиональной жизни, точно так же пригодятся вам и в личной. Я убедился в этом на собственном примере, а особенно после одного события, которое в той же мере поучительно, в какой и подтверждает, как это важно — задавать вопрос «Хотелось бы знать…»

Со своей биологической матерью я впервые встретился на придорожной стоянке у автотрассы Гарден-Стейт-Паркуэй в Нью-Джерси. Мне было тогда 46 лет. Что я приемный ребенок, я знал с первых дней сознательной жизни. Вспомнить, когда я узнал, что меня усыновили, для меня такая же непосильная задача, как вспомнить, когда я узнал, что мое имя Джим, или Джимбо, как меня называли в детстве. Не припомню, чтобы когда-нибудь обижался на родившую меня женщину или на то, что она отказалась от меня. Наверное, одна из причин в том, что мои родители всегда давали мне понять, что я особенный.

Факт усыновления нисколько не омрачал моего детства, и я рос счастливым. Мои родители были не идеальными, но очень близки к тому, по крайней мере, так я всегда считал. Денег у нас было не так уж много, но у меня всегда было то, что, по моим представлениям, нужно ребенку для безоблачного детства: велосипед, бейсбольная перчатка-ловушка, бутсы, кроссовки, друзья, жившие поблизости, ежегодная неделя отдыха на море, оба родителя, для которых наша семья была средоточием всей жизни, и еще сестра, стоически сносившая мои бесконечные проделки.

Из-за всего этого, вероятно, меня никогда не интересовало, кто были мои биологические родители. Я попал в нашу семью через Католическое агентство по усыновлению, и весь процесс был окружен завесой глубокой тайны. То немногое, что я знал об этом, я почерпнул из истории, которую иногда бралась рассказывать мне мама: однажды им с папой позвонили из агентства и сообщили, что для них «подоспел» младенец, и им надо в течение двух дней прибыть в больницу города Элизабет в нашем штате Нью-Джерси. Когда монахиня внесла меня в комнату, где они ожидали, на мне была вязаная вручную кофточка, а на шее болтался образок святого Христофора, покровителя странствующих. Мама спросила, откуда у меня эта одежда и образок, и монахиня, прослезившись — как всегда всхлипывала в этом месте своего рассказа мама, — промолвила: «Этого я не могу сказать вам. Просто знайте, что он получил их от кого-то, кто его очень любит».

Можно было бы ожидать, что эта трогательная история возбудит мое любопытство, но ничуть не бывало. Скорее она навевала мне смутное чувство благодарности. Мне казалось, что, это, наверное, был очень нелегкий шаг — отдать своего ребенка на усыновление, и я испытывал признательность к неведомой женщине за такую ее жертву. Вместе с тем у меня не возникало особого желания побольше узнать о своих биологических родителях, судьба и так уже дала мне то, что принято называть полной семьей.