Глаза меж глаз торчат — белки и мрак.
«Давай сюда!» Я подаю пятак.
«Смотри, кацо, орлицей упадет,
Твоя нога отсюда не уйдет».
Ну ладно.
И бросают мой пятак…
Эх, черт! Вторые сутки натощак.
Но мы гуляем! —
свистнул Чистяков,
На южный поезд сел и был таков.
— Дурак! — победно каркнул попугай,
Как видно, не сдержался, негодяй.
Дурак?
Так он присутствует, друзья?
По станции по всей: — Не я! Не я!
— И я! — внезапно проревел осел
И этим впечатленье произвел.
Но Чистяков!
Я позабыл совсем:
На Север ехал он! Тогда зачем
Он сел на южный поезд? А, понятно!
Сел не туда и покатил обратно.
Ну что ж! Пока он едет, кинем вид
За горизонт, как замысел велит.
В двенадцатом часу, под воскресенье,
Герой моей поэмы Чистяков
Так возвестил о собственном рожденье:
Взял и чихнул на лучший из миров,
И тот ему ответил: будь здоров!
Когда его кормила грудью мать,
Он потянулся яблоко сорвать —
Прекрасное старинное движенье!
Но этим он прервал свое кормленье
И, позабыв родительскую грудь,
За яблоком пустился в дальний путь.
— Спеши! — он услыхал от мотылька.
— Не торопись! — сказали облака.
— Учись сомненью! — проревел осел
И этим впечатленье произвел.
Сел Чистяков за парту и вкусил
Ваш сочный плод, Мефодий и Кирилл.
Он прикоснулся к тайне сочетаний
И прочих право- и нельзя-писаний.
Обломок мела у педанта взял
И слово на заборе написал.
На этот счет мораль негодовала,
Зато младенцев в мире прибывало.
А Чистяков, как истый ученик,
Немедля словом испещрил дневник.
Он написал его на школьных партах,
На потолках, на триумфальных арках,
На паутине, на подмокших спичках,
На костылях и на пивных затычках,
На длинной шее гордого жирафа,
На зеркалах сиятельного шкафа,
На кончике бикфордова шнура,
На радуге павлиньего пера;
Писал его на визге от снаряда,
На женских клятвах, на воротах ада,
На сатане, на перекрестках рая
И на стене великого Китая;
На плавнике писал,
на синеве,
На ложе у вдовы,
на трын-траве,
На полотенце, на упавшей крошке,
На лапах у бегущей многоножки,
На веере красавицы холодной,
На песенке, простой и беззаботной,
На пугале, дав пол ему как бог,
Чего б и дьявол выдумать не смог!
Писал он и на мне и на толпе,
На яблоке и на самом себе.
— Что дальше? — в день рожденья говорят.
О яблоке он вспомнил в день рожденья.
А посему залез в соседний сад,
Но от собаки не было спасенья.
Едва он сзади скверный лай услышал,
Махнул ногами прямо на забор.
Но пес некстати оказался скор,
