Бледнея помертвевшим лицом, беременная привалилась к дверному косяку…
…Она стояла и смотрела на дорогу, сжимая в руках бархатную коробочку с серёжками и толстенького брата отданного носка, едва слышно шепча: «Pater noster, qui ts in caelis, Sanctrticetur nomen Tuum…..Ave, Maria, gratia plena…Dominus tecum: benedicta tu In mulieribus, etbenedictus….»[12]
Снежинки ложились в серомокрые следы копыт одна за другой, постепенно стирая их с дороги. Прошёл час, другой и на дороге остался только снег.
«Выбирайте что угодно — ваш мятежный самосуд или нашу скучную законность, но, ради Господа Всемогущего, пусть уж будет одно для всех беззаконие или одно для всех правосудие».
Честертон
Пыльное небо. Пыль, только ветер и пыль. Пыль по дороге, превращающая её в смазанный зыбкий призрак. Пыль на зубах и забивающаяся в уши, хлещущая тугими струями по глазам. Пыль на чёрном жеребце и на пыльнике в подпалинах — следах ночевок у костра. Порывы жестокого ветра срывали шляпу, тряпку с замотанной морды коня и платок с лица всадника, гнали пыль по дороге и прыгающие шары перекати — поля вниз, куда-то в пыльную круговерть, в долину.
«Ничего, сейчас перевалим через плоскогорье, а там будет потише»…
… Хилый кустарник и пожухлая ломкая трава вдоль кладбищенской ограды, с запутавшимися в ней лепестками ноготков. Увядшие, припорошенные пылью цветы и оплывшие огарки свечей на могильных холмиках.
«Значит сегодня El Diia de los Muertes[13] и гадать не надо…Праздничек, мать его. Хэллоуин на мексиканский лад…Некрофилия какая-то…. Хотя, если ты вырос в покойницкой, то тебя мертвяки не пугают. Как говаривал один пьяненький поэт-латинос из техасского бара: «В Нью-Йорке, Париже, Лондоне слово «смерть» не произносят — оно обжигает губы. А мексиканец шутит с ней, ласкает ее, прославляет, спит с ней; она одна из его любимых игрушек и самых крепких привязанностей…»
Будылья кукурузных стеблей по другую сторону дороги. Иссохшие листья бились по ним, шуршали под ветром, и чудилось, что это неясно шепчут мёртвые, спрашивая что-то неведомое живым.
Кривые грязные и загаженные улицы сползали с глинистой горы, истыканной на вершине уродливыми бородавками кустов…
«Городок Хесус-Мария. Деревня не деревня, невероятно разросшаяся… Зачуханный провинциальный городишко с беспросветной нуждой. Очередная драная дыра».
Глина переулков, глиняные заваливающиеся стены заборов, арки ворот из глиняных кирпичей с торчащей из них соломой. Глиняные плоские крыши…. Кое, где белёные дома, растрескавшееся дерево калиток и ворот, торчащих балок. Отовсюду тянуло кислым запахом грязного жилья, вонью отхожих мест и навозных куч, аммиаком мочи… «Похоже, что отливают сразу за углом».
