— А что, — говорит дядя Сева, — славно поговорили.
— Со снами у меня были большие неприятности. Сны свои я контролировать не могу. А тут, как назло, представляешь — стал мне сниться сам Иосиф Виссарионович. И надо же, во сне он не вождь всех времен и народов, а, как и его отец, простой сапожник. Сидит, понимаешь ли, в зеленой будке из фанеры на углу Розы Люксембург и Ленина в засаленном военном френчике без генералиссимусовских погон и починяет себе туфли трудящихся. А подручные у него Молотов, Микоян и Кагонович. Захожу я в будку и думаю — значит здесь Великой Октябрьской Социалистической революции не было. Разогнали ее эссеры, раз товарищ Сталин остался простой сапожник.
А очередь меня спрашивает: «Вы, гражданин, к какому мастеру?» «А вон к тому, — отвечаю я им, — к сапожнику Джугашвили.» «Ну так и становитесь за крайним — мы все к нему.»
А Сталин меня увидел и улыбается.
— Йося пришел, — толкает он плечом Молотова. — Здравствуй тезка. Проходи без очереди.
Очередь уже начинает роптать. Ты же знаешь наших одесситов. «На каком это основании?»
— А никаких оснований. — Говорит товарищ Сталин. — Какие могут быть основания, если это мой близкий родственник?
— Ничего он вам не родственник. — Возмущается очередь.
— Какое может быть родство? Вы, судя по лицу, лицо кавказской национальности, а он — явно еврейской.
— Ну и что? — спокойно говорит Сосо. — А может быть он муж моей дочери Светланы. Знаете, как она евреев любит?
— Вот и чините ему ботинки у себя дома. А то семинарию не окончили, а богадельню здесь развели. Это не частная лавочка, а социалистическое предприятие, сапожная мастерская.
Я уже понимаю все, что здесь происходит в моем сне и, самое главное, знаю, чем это должно кончиться. Наклоняясь к уху крайнего я шепчу:
— Послушайте, вы что не узнаете, это ведь Сталин. А вон тот лысый в фартуке — Молотов. А тот с гвоздями во рту — Кагонович.
— Вот испугал. — Басом отвечает мне человек из очереди. — А по мне, будь они все, хоть испанские королевы. Я их…
— Тихо! — кричу я. — Это только в моем сне все так просто. Я сейчас проснусь, и вас всех опознают. Вы даже до дому дойти не успеете. Граждане, прошу вас…
И тут я просыпаюсь.
— Товарищ Сталин! — кричу я в своих мыслях. — Я не виновен. Это мое подсознание. Сознательность у меня совсем другая. Товарищ Сталин, дорогой наш вождь и учитель! Вы совершенно правильно сказали о Котовском: «скромнейший среди храбрейших и храбрейший среди скромнейших». Ой, я что-то перепутал. А эта штука пролетарского писателя Горького, про Змею и Сокола, действительно, сильнее, чем штука немецкого писателя Гете. В ней любовь побеждает смерть. Ой, я опять что-то не так сказал. Товарищ Сталин, врага народа надо уничтожать, если он не сдается. И если сдается — тоже. Сева, ты можешь себе представить, как я живу?
