— Просто — даже папа маму не целует, — роняю я автоматически.
Я уже думаю о чем-то своем.
Не люблю болтунов. Тех, кто трещит без умолку. Ни о чем. О чем попало. Они лишь заполняют и время и саму атмосферу первым подвернувшимся словом. Они не напрягают при этом свой мозг, они напрягают только слушателей.
Меня не назовешь молчуном. Я люблю поболтать. Даже люблю поболтать ни о чем. Но в беседах я гурман. Мне необходимо, чтобы происходил особенный отбор слов и интонации, чтобы удовольствие получали и я, и мой собеседник, и слушатели, коль таковые присутствуют. Это больше, чем беседа. Это нефиксируемое создание устного произведения искусства в момент его исполнения.
И собеседник не может быть кем попало. С кем попало и жрешь, что попало.
Впрочем, Рома вроде парень нормальный и неглупый. Так какого черта я с ним так себя веду? А потом удивляюсь, что у меня нет друзей.
Хотя друзей нет по другой причине.
— Я тебе не нравлюсь? — спрашивает растерянно Рома.
— А ты мне и не должен нравиться.
— Не думал, что ты такой, — обиженно замечает он.
— Какой — такой?
Вот тоже проблема! Они насмотрятся наших спектаклей и судят о нас по нашим ролям. Полагают, что все мы интересные, умные, веселые и любим весь белый свет. А ведь это не так. Половина из нас любит только себя, а другая половина даже себя не любит.
На смену Роме приходит вялый из-за похмелья Танелюк.
— Слышал новость? — спрашивает. — Чебурашка переспал с Кандалаевой. Теперь вроде как встречаются.
— Чебурашка? Ну и крокодила он себе нашел. А кто говорит?
— Сама Кандалаева. Намекнула.
— Ну-у, она наплетет и не такое. Сам знаешь.
— Что читаешь?
— Стефана Цвейга.
— Я, кстати, книгу твою прочел.
— Что скажешь? Жека чуть замялся:
— В твоих рассказах нет положительных героев.
— Блин, и ты туда же! Я ж рассказчик, а не сказочник.
— Хочешь сказать, что в мире нет хороших людей?
— Плохих, — отвечаю. — В мире нет плохих людей. — То бишь все хорошие?
— Хороших много… Потому как… Честных мало. Танелюк трет ладонями лицо, словно умываясь:
— Может, пойдем перед спектаклем хлопнем по рюмочке? Словно учуяв, чем пахнет наш диалог, к нам приближается Кир.
— Ну что, в библиотеку идем?
Библиотекой он называет кафе или ресторан, или буфет… Словом место, где можно выпить.
— Идем, — рычит он, — пролистнем страниц по сто пятьдесят.
— Иди с Женей, — говорю. — Он как раз вчера перечитался, ему надо.
— Ладно, — соглашается Кир, и от его хриплого голоса вибрируют в окнах стекла.
