Ничего страшного, он не придал особого значения моей реплике.
— Ты абсолютно прав! — подхватил он. — Задержка только в одном. Нужен шедевральный сценарий. Ты ведь вроде что-то пишешь? Но там должно быть все! Два-три убийства, врачи, менты, голубизна, педофилия, погоня, скинхеды, политика, наркотики, проститутки, интеллигенция и карлик. У меня на примете та-акой карлик есть, он так и просится в кадр. Побольше драйва, минимум диалогов, максимум действия и крови.
Он говорил очень долго. Слишком много слов. Гораздо больше, чем нужно для начала…
И Донбровский туда же. Василий Иванович. Как выпьет, так приступает к строительству воздушных прожектов.
— Эх, Ленька, — восклицает он, сдвинув свою старую болотного цвета шляпу на затылок. — Я вижу тебя в роли лермонтовского Демона. «Клянусь я первым днем творенья, клянусь его последним днем…»
Донбровский, правда, в отличие от многих других, реально человек талантливый. Но талант загубленный, пропитый…
Всерьез его никто не воспринимает. Каждый человек из съемочной группы, от гримера до постановщика, находит в себе право беспардонно выдать ему:
— Василий Иванович! Вы только смотрите мне — никакого коньяка!
Я работал у Донбровского в двух картинах. В первой я играл сына вождя племени. Довольно крупная роль. (Этот фильм так и не был снят до конца. В Израиле умер продюсер. Сценарист подал в суд на киностудию. Деньги кончились. Оператор попал в больницу. Донбровский ушел в запой). А по второй мне досталась роль Яновского. Близкого друга Александра Довженко. «Сашка-реформатор». Фестивальное такое кино. О жизни и творчестве нашего классика кинематографии. Тягомотина.
Во время обеденного перерыва (мы ели в «кинокухне» — столовая на территории студии) Донбровский выпивал сто грамм коньяку и, взяв бокал пива, подсаживался ко мне за столик:
— Буду, — говорит, — снимать с тобой «Пиковую даму»! Там все просто: тройка, семерка, туз. Но я требую от тебя одного — дисциплины. Этика, эстетика и методология! Понял?
— Понял, — говорю. — Тройка, семерка, туз. Читали.
Я смотрю на него и вдруг осознаю, что мне его жалко. Обидно за него. Умный, образованный, талантливый человек. В молодости, вероятно, был красивым. Во всяком случае, женским вниманием обделен не был. Недаром он часто, провожая липким взглядом проходящую мимо молоденькую девушку, заявляет:
— Сколько раз я давал себе слово, не жениться на актрисах! Коварство и любовь этих женщин, вот что меня погубило. «О, женщины! Вам имя — вероломство!»
