Ни бог, ни мой отец не вписываются в сюжет моей жизни.
Я вся из себя — антисюжет.
Когда я молча проговорила эти слова, уверенности у меня поубавилось. Отец определенно вписывается в космологию моей экранной заставки. Тоже стукнутый, но еще функционирует. Плана Б по замене отца у меня нет. И тут передо мной всплывают мамины голубые глаза, маленькие и злые. Глядят из ее увечного тела. Самые яркие звезды в расколотой галактике. Она-то не раз поступалась своими интересами, поэтому я, как цепями, скована и придавлена ее жертвами. Что, если бы она тогда объявила:
«Я решила начать все сначала, София. Тебе уже пять лет, полечу-ка я в Гонконг, прощай, счастливо оставаться. Хочу попробовать еду с рыночных лотков. Первым делом отведаю, пожалуй, суп с фрикадельками из угря. Когда увидимся, расскажу тебе о своих путешествиях. Ты поживешь с бабушкой в Йоркшире, а я воспользуюсь услугами хороших больниц, смогу кое-что себе позволить, найду приличную работу. Не забывай зимой застегивать пальто, а весной собирать в лесу подснежники».
Даже в возрасте пяти лет я была старше звезд китайского производства на экранной заставке.
Почему твой отец должен поступаться своими интересами?
Александра все еще ждет ответа. К ее груди присосалась моя младшая сестренка.
Морщась, Александра зажимает носик Эвангелины, чтобы та выпустила изо рта сосок. Объясняет, что дочурка неправильно берет грудь, отчего сосок потрескался. Отлученная от груди Эвангелина плачет; Александра, даже не пытаясь ее успокоить, принимает более удобную позу. Не так уж много в ней молока прекраснодушия, чтобы поступаться своими интересами. То же относится и к отцу. Два сапога пара и поклоняются одному и тому же богу, который приносит в их мир неведомую мне надежность.
Хорошо бы мне уверовать в какого-нибудь бога. Помню, читала я про средневековую духовную писательницу, именуемую Джулианой из Нориджа. Она писала о материнстве Бога, полагая, что Бог — это на самом деле и отец, и мать. Мысль интересная, но я даже со своими отцом и матерью толком разобраться не могу.
— Почему отец должен поступаться своими интересами?
На сей раз я повторяю вслух ее вопрос. Он лежит в пределах серой зоны, а от серости я теряюсь и начинаю молча поддакивать и отнекиваться одновременно. Подбородок у меня дергается вниз-вверх, говоря «да», а потом влево-вправо, говоря «нет». Она улыбается, и мне приходит в голову, что стальная скобка не заканчивается у нее на зубах, а пронзает весь организм. Вот уж буквально — стальная женщина; но потом она понижает голос и скользит по мягкому синему дивану поближе ко мне.
