— Вы в городе все неженки.
— Не скажи. В нашей школе сандружину организовали. Я перевязки делала быстрее всех.
— А в противогазе ходили?
— Ходили.
— Мы тоже.
На горизонте далеко мигнула багровая полоска света раз, еще раз, потом опять все потонуло в темноте. Теплый ветерок повеял с полей, какие-то неясные шорохи донеслись с огорода, может, упал сучок, а может, в листве завозилась сонная птица. Старые березы уже были неразличимы в окружающем мраке.
10
По утрам деревенскую улицу оглашало пение ласточек. Черными молниями уносились они ввысь и кружили там долго, наслаждаясь необозримым голубым раздольем и солнцем.
В тишине и свежести утра далеко разносились их голоса.
Когда люди вставали с постелей, выглядывали в окна, выходили на улицу, осматривались тревожно и, вздохнув облегченно, спускались в огороды, шли за водой к колодцам.
Вдруг где-то совсем близко взревел мотор, работавший на предельных оборотах.
В избу вбежала Катя. Лицо бледное, пепельное.
— Бабушка, немцы!
— Где?
— У пожарного сарая, — выдохнула она. — Едут и едут…
Приковылял с огорода дед: да, немцы в деревне — на машине, на мотоциклетах.
— Ах ты, господи! — всхлипнула бабушка Марья. — Что же нам делать? Отец, Катерина, горницу закройте!
По улице не спеша катил черный мотоцикл. Немец в каске, в очках стрелял из автомата вверх. Треск мотоцикла и выстрелы отдавались в ушах людей устрашающим грохотом.
Трофимов распахнул дверь в горницу.
— Немцы, — бросил он коротко.
Ивакин засуетился, стал торопливо опускать ноги на пол.
— Куда ты? Лежи!
Мотоциклы, делая крутые виражи, подъезжали к домам. «Шнель! Шнель!» — кричали немцы, не слезая с колясок, и показывали в конец деревни. Солдат на ломаном русском языке несколько раз повторил: всем жителям собраться около пожарного сарая. Но люди плохо понимали его, метались из стороны в сторону. Бабы голосили, горьковатый запах перегоревшего бензина и еще чего-то едкого, чужого носился в воздухе.
Завизжал пронзительно в чьем-то дворе поросенок. В хлеву у Трофимовых замычала корова.
Бабушка Марья побежала было в хлев, но тут же вернулась, мотая головой, показала на горницу.
— Катерина! Катерина!
Она не успела договорить — в проулке стоял немец. Ворот зеленой куртки нараспашку, видна волосатая вспотевшая грудь. Лицо загорелое, улыбающееся.
Кажется, немец остался доволен произведенным эффектом: люди мечутся в страхе, люди потеряли голову — так и должно быть. Он по очереди оглядел сначала старика Трофимова, потом бабушку Марью. Затем дерзкий, прямой взгляд его чуть дольше задержался на Кате. Насладившись их замешательством, немец двинулся к крыльцу. Сердце у стариков оборвалось. Но, сделав несколько шагов, немец остановился и задрал голову. Скоро стало понятно, что привлекло внимание немца — маленькое грязно-серое пятнышко под застрехой, откуда доносился веселый щебет. Две юркие черные головки, раскрыв розовые клювики, выглядывали из гнезда: птенцы просили еды, они ждали родителей, отправившихся за пищей.
