Как-то Федя спросил:
— Сколько годов надо учиться на скрипке?
Володя подумал, прикинул:
— Если вместе с консерваторией, то лет двенадцать-тринадцать. У кого как.
Федя озабоченно покачал головой:
— В нашей деревне Пашка Захаров выучился на гармошке за месяц все танцы разыгрывать.
— Гармошка — это другое, — заметил Володя, не решаясь вдаваться в подробности.
Иногда им было особенно хорошо вдвоем. Вдруг пришла как-то Феде фантазия, и они вскарабкались по прогнившим ступенькам на старую, полуразрушенную колокольню. Оттуда хорошо была видна стройка и весь город. Привалившись спиной к кирпичной стене, они разглядывали крыши города, дамбу вдали, ползущий по ней трамвай, пожарную каланчу, купол собора и даже краешек Волги. Вон виднеется серо-бурая крыша, это — дом Володи. Во дворе Клавдия Кукина склонилась над грядкой, наверно, дергает лук. А если смотреть влево — Котороска как на ладони, со своими бараками, штабелями бревен на берегу. Вон наплавной мост, рядом женщины хлопают по белью вальками. А еще дальше — глыбы выкопанной земли, копошащиеся люди, звон железа…
Дня через два Володя встретил Федю в городе. Тот стоял у трамвайной остановки в неизменной своей косоворотке, в той же помятой кепке, но волосы у него были подстрижены, и оттого все лицо выглядело каким-то ребячьим, почти детским. В руках Федя держал мешок.
— Федя, ты?
— Я, он самый, — улыбнулся Федя. Видимо, ему было приятно встретить здесь, в городе, знакомого.
— Ну как? Далеко ли ездил?
— Да сюда в мага́зины. — Он произносил слово «магазины» с ударением на втором слоге. — Провизии кое-какой закупить. А ты?
— Я из училища. — Володя поглядел на мешок в руках Федора, добавил: — Жаль, с поклажей ты. А то бы пошли в кино.
— А что? Можно. Я мешок быстрехонько сплавлю и вернусь.
— Быстро не обернешься. — Володя хмыкнул: — Часа полтора придется ждать. — И, помолчав, видимо что-то решая, предложил: — Если не возражаешь, пошли вместе.
— Ну, еще лучше. Вон и трамвай ползет.
Чем-то его привлекал этот парень. Володя и сам не мог понять чем именно.
Он помог Федору пробраться с мешком в набитый битком вагон, а сам с трудом влез на площадку. Федор улыбался ему.
Сойдя с трамвая, пошли вслед за людьми узкой, заросшей бурьяном улочкой, между рядами низеньких, покосившихся домиков, к которым примыкали бесконечные огороды.
Бараки казались покинутыми, пустыми. Толстая баба в цветастом вылинявшем платье развешивала на веревках белье. Рядом в большой корзине надрывался ребенок. Федор подошел к корзине, склонился, покачал за дужку, поулюлюкал — ребенок притих.
