Я видела, что ему хочется унизить меня, но придавила в себе неприязнь, и к тому же он солировал под мой аккомпанемент.
— Вы правы, он — мелочь. В последнее время он увлёкся мексиканскими абстракционистами, а там, как вы знаете, одни левые… Антонио — натура впечатлительная, на то он и художник, но поверхностная. Политика не интересует его, он весь в искусстве.
— Даже если бы это было не так, — вкрадчиво, с бесовской елейностью проговорил дон Хосе, — мне было бы приятно оказать вам любезность. В память о нашей доброй дружбе.
«С ним надо держать ухо востро», — проведя платком по руке, к которой он на прощанье приложился губами, подумала я.
Мы условились, что я постараюсь разведать и сообщить точную дату начала восстания. Сделать это оказалось труднее, чем думалось: то ли оттого, что заговорщики не доверяли мне полностью, то ли оттого, что они и сами не могли определиться с днём, когда надлежало выступить. Я, как ни старалась, не смогла узнать ничего конкретного. Поэтому, когда мятеж всё же вспыхнул в столице штата Рио-Гранди-ду-Норти[88], а затем, со скоростью пламени, пробежавшего по сухому хворосту, перекинулся на Ресифи[89] и Рио-де-Жанейро, это было неожиданностью. Но правительственные войска, встретившие бунт в полной боевой готовности, спустя всего четыре дня жестоко подавили его. Попытки призвать народ к всеобщей забастовке в штатах Сан-Пауло[90], Рио-Гранди-до-Сул[91], Мараньян[92] и Параиба[93] потерпели крах — бунтовщиков не поддержали. Жетулио Варгас объявил Бразилию на осадном положении. Вслед за этим последовали репрессии: по всей стране активистов Бразильской Компартии и Национально-освободительного альянса хватали без разбора пачками и без суда и следствия швыряли в тюрьмы.
…Как только стало известно о разгроме восстания, Ольга, Престес и Эверты немедленно покинули мой дом. Антонио бросился за ними, и я, как не пыталась удержать его, не смогла ему помешать.
Их искали около месяца. Я сходила с ума от неизвестности и беспокойства за Антонио, и требовала у Отца Гуги, чтобы тот немедленно разыскал его и привёл ко мне. Ни о какой осторожности и предусмотрительности в отношениях с этим человеком речь уже не шла: я посвятила его во всё, что было источником моих тревог и забот, связанных с Антонио.
— Где же он может прятаться, Господи!.. — дрожащими руками прикуривая сигарету, вопрошала я. — Ему лучше всего было остаться здесь… иначе я не смогу его защитить!
— Вы четыре дня не были в банке, сеньора, — напомнил Гуга.
