— Какая прелесть, — довольно прорычал опекун, оставляя меня без последнего клочка ткани на бледном теле. И под его властным взглядом я не смела даже порваться прикрыться.
Довольно облизав губы, лорд Фарлер схватил меня на руки, прижимая к своей обнаженной коже, и отнес в центр комнаты, где опустил мои босые ступни на прохладный каменный пол.
— Стой ровно, Этель, — властно приказал он, снимая с одной из стен кожаные фиксаторы, которым закрепил мои руки, и крепкую веревку.
Без малейшей заминки, воистину профессионально, мужчина завязал несколько узлов, подвешивая меня за руки на тот самый жуткий крюк. Ноги едва-едва, лишь кончиками пальцев касались пола. А опекун тем временем взял в руки плетку-девятихвостку!
— Ну что ж, воспитанница, пришло время преподать тебе урок, — прошептал он, чувственно проводя рукоятью плети по моей груди вверх, до подбородка. — И да, можешь кричать, — добавил мужчина, неожиданно делая резкий удар по ягодицам!
Я в самом деле вскрикнула. Но не от боли, а от… что это было? Испуг? Или, может, наслаждение? Сама боль была совсем слабой, но вот все чувства обострились. Я ощущала себя, словно на иголках, каждый маленький укол которых возбуждал.
— Какая чудесная кожа, — страстно прорычал мужчина, взрывая мое тело новым ударом по ягодицам. — Если бы ты видела, как на ней красиво смотрятся эти маленькие розовые полосочки… — выдохнул он, нанося следующий удар уже не платью, а ладонью!
Ощутив воспаленной кожей его пятерню, я едва не потеряла сознание от вспыхнувших перед глазами алых искр. А уже несколько секунд спустя громко застонала, когда вместо того, что бы убрать руку, опекун скользнул ею к промежности, касаясь меня меж ног.
— Надо же, ты такая влажная, моя малышка, — возбужденно ухмыльнулся он, водя пальцами по моей плоти. — Признайся, тебе ведь это нравится, да? — добавил он жарким шепотом мне на ухо, и я из последних сил, кусая губы, сдержалась от того, чтоб не закричать, умоляя сию же секунду войти в меня!
Но видимо это желание опекун и без слов прочитал в моих затуманенных от вожделения глазах. И подхватив ножки, закинул их себе на бедра…
Вот только не вошел в меня. Лишь прижался к моей влажной плоти своим твердым словно камень членом. И напряженно дыша, принялся скользить им по моему цветку, вырывая из глотки крики болезненного возбуждения. Это было невыносимо — желание нарастало, становилось физически болезненным, и единственное, что могло удовлетворить его, это орган, который просто обязан был проскользнуть в меня, лишая тело Этель невинности. Тело, до безумия желавшее отдаться этому мужчине, который сейчас прижимался к моей влажной от пота коже и пытал меня самой ужасной пыткой на свете.
