– А кто в третьей палате?
– Тот, соприкосновение с которым дает бессмертие.
– Логично, – не может не признать Линер. – Но вы знаете, вот я уже больше часа в третьей палате. И сотрудник наш, Глеб его зовут, тоже. Мы что, по-вашему, уже бессмертны?
– Возможно. Вы же не можете знать наверняка, что это не так.
– Снова логично, Александр Петрович. Но этак любое прикосновение можно трактовать. Наверняка-то не узнаешь, пока оно, это ваше бессмертие, не настанет.
– Почему же мое? Оно и ваше.
– Я в третьей палате не затем. Я веду следствие.
– Вы хотите сказать, что отказались бы от бессмертия?
– Я так не хочу сказать.
– Ну, вот видите! – торжествует Кундалишин. – В чем вы меня обвиняете? В том, чего хотят все и вы в том числе?
Линер снова косится на Бугрова – ноль эмоций, полный штиль.
– А что вы продаете, Александр Петрович?
– Блендеры. Профессиональные, – уточняет Кундалишин не без гордости.
– Вы хотите вечно продавать блендеры?
– Так же как и вы вести следствие. Нет, конечно.
– Ну, расскажите, что тогда?
– Я еще не думал об этом.
– А, ну да – это по-нашему. Сначала войти в автобус, а потом спросить, куда он едет. Сначала – бессмертие. А потом – зачем.
– Да бросьте. Всё вы понимаете…
– Я, честно говоря, Александр Петрович, ничего не понимаю. И чем дальше, тем больше…
– И я тоже, – вступает в разговор Белая из-за спины.
Линер оборачивается и спрашивает без предисловий:
– Готовы анализы?
– Да, есть кое-что…
– Тогда идемте в палату.
– Что с ним делать, товарищ майор? – останавливает Линер голубоглазый.
– А что вы до моего появления собирались с ним делать?
– Допросить и изолировать до завершения операции.
– Чего тут допрашивать? Изолируйте. Одежду его только соберите. И не надо наручников. Люди и так на взводе. Не нагнетайте. Это ясно?
– Так точно.
Линер и Белая возвращаются в отделение. Белая, предвосхищая свой доклад, извиняется:
– К сожалению, не удалось соблюсти секретность. Сотрудники лаборатории, по-видимому, поняли, чьи это анализы. Дело не только в результатах. Хотя и они, конечно, обращают на себя внимание. Просто, вы понимаете, других-то запросов с ночи нет. Так что я не гарантирую, что всё это вдруг не узнают там, на улице, или информация не пойдет в СМИ. Я предупредила, конечно. Но как-то мало на них надежды. Больно глаза горят. У всех – и чем дальше, тем больше какая-то истерика. В больнице в целом уже непонятно, где медперсонал, а где больные. Все смешалось…
– Да Бог с ней – с секретностью, – перебивает Линер, берясь за ручку двери. – Успокойтесь. Я все понимаю… Здесь и правда все смешалось… Разобрать бы… Ладно, идемте…
