— Тебе что, еще впиздячить? — лыбясь в его сторону, оскалился дядя Арик.
Тот ничего не ответил и продолжал стоять.
— Молчание — знак согласия, — ввернул кто-то из завокзальных и хмыкнул.
Дядя Арарат расшифровал эту фразу как инструкцию к действию и плотно подошел к молчуну, чтобы красиво исполнить апперкот. Когда Арарат слегка присел, намереваясь всадить неприятелю крюка, недвижный призрак рывком выбросил вперед руку, прочертил короткую горизонтальную линию и также рывком вернул ее на место, после чего что есть силы убежал. Наблюдавшие все это в замедленном действии обкуренные ребята подумали, что алкаш «зассал» повторного удара и потому слинял. Но вскоре им пришлось передумать. Обернувшийся на полусогнутых, Арарат, еле волоча ноги, пер к ним и что-то прижимал к животу. Когда он подошел ближе, завокзальная крутизна вмиг протрезвела. В трясущихся ладонях моего дядьки подрагивали сизые петли кишок, омываемые хлещущей кровью, черной в брызгах лунного света. Благо среди обкурышей сновали шустрики, которые быстро нашли машину, закинули стонущего Ару на заднее сидение и доставили в больницу.
Через три часа хирургического вмешательства подлатанного Арарата перевели в реанимацию. Из прежде вспоротого и уже зашитого живота торчали дренажные трубки — для оттока сукровицы. Спустя неделю Арика перевели в отдельную палату — дядя Лева вышел на главврача больницы, одарив того заверениями в дружбе и ящиком коньяка.
Завокзальные считали позорным идти на контакт со следствием, поэтому, когда в палате Арика всплыл следак, резаный пациент вовсю шел в отказку, уверяя, что не знает, кто его пырнул, и вообще, он плохо себя чувствует и ему тяжело говорить. И не соврал ведь: алкаша с тонким чувством собственного достоинства и вправду никто знать не знал. Так дело и зависло глухарем, а Арик уверенно пошел на поправку.
Видимо, природа одарила его чудесным иммунитетом, раз через месяц после этой резни он все так же горячо проповедовал низкую мораль оральных ласк, стоя в центре внимающих ему пацанов. Авторитет Арика как охранителя нерушимых правил завокзального устава рос день ото дня. Только длилось это недолго…
На одной вечеринке, организованной сыном директора овощной базы на родительской даче, пока те окультуривались в Ленинграде (самом почитаемом всеми советскими людьми городе), Арарат совершил непростительную небрежность, изничтожившую идеологический пафос его лозунгов, а заодно и его авторитет.
