Он ощущал необычайный прилив сил, а подготовка к ночному походу отвлекала его от мрачных мыслей. За ужином он хотел не употреблять спиртное, но Лисицын предложил помянуть Анну, и ему пришлось выпить три рюмки водки. Из-за сильного возбуждения он не опьянел, сохранил трезвость мыслей и был готов действовать решительно.
За час до полуночи Арсений приоткрыл дверь комнаты и выглянул в коридор — в доме царили тишина и спокойствие, все отдыхали в своих комнатах. Закрыв дверь, он выбрался через окно на газон. Он запасся переносным керосиновым фонарем, хотя света убывающей луны было достаточно.
В темноте парк, хорошо ему знакомый, имел необычный, даже пугающий вид. Двигаясь по аллее, много раз хоженой, он ее не узнавал. Казалось, после смерти любимой эта аллея в знак печали изменила свой облик. Сколько раз вместе с Аней не спеша ходил он по ней, за разговорами не замечая, как бежит время.
«Ах, Аня, Аня, любимая моя! Как это ты не убереглась? Тебя погубили доверчивость и открытость или коварство злодея, обманом заманившего тебя под мост?»
Подойдя к дамбе, Арсений всмотрелся в темноту, скрывающую арочный мостик, где Аня распрощалась с жизнью, и перекрестился. «Пусть земля будет тебе пухом, любимая!» Проходя мимо будки сторожа, он заметил там огонек лампы — сторож, как и положено, бодрствовал. Вот только толку в этом никакого — почему он не пришел на помощь Ане, когда на нее напал злодей? Арсению не верилось, что Аня не пыталась бороться, не кричала. Ну зачем нужен этот сторож, если мимо него можно пройти незамеченным, как сейчас прошел Арсений?
Обойдя пруд, он приблизился к усадьбе Ступачевских, в полутьме выглядевшей черной громадиной. Кроме Дмитрия Петровича, его супруги Зинаиды Ивановны и их младшей дочери Лизоньки в доме проживали прислуга, кухарка и супружеская пара — муж выполнял обязанности камердинера и дворецкого, в торжественных случаях надевая пронафталиненную ливрею, а его жена — горничной.
Неоднократно бывавший у Ступачевских Арсений знал, что левый, примыкающий к дому флигель давно не используется. Однажды Аня повела его в этот флигель. В памяти остались мебель, накрытая серыми от пыли чехлами, подгнившие оконные рамы.
Перед высоким ветхим забором, которым была обнесена усадьба, Арсений остановился. Недавняя уверенность покинула его — ведь то, чем он собирался заняться, было противозаконно, не говоря уже о моральной стороне дела. Тут он спохватился — только теперь заметил, что карман пиджака оттягивает револьвер. Зачем он захватил его с собой? Чего ему бояться?
