— А в чем заключается наказание?
— В обычной работе.
— Стало быть, его можно считать чисто символическим?
— А вы что предлагаете? — спрашивает Пикар неожиданно серьезным тоном.— Отправить его на ночь на верхушку грот-мачты? Заковать в кандалы и недели на две бросить в трюм? Или попросить капитана, чтобы он самолично отвесил ему сотню ударов плетью о девяти хвостах?
— А может быть,— вмешиваюсь я,— привязать его на сутки к приемной антенне?
— И целые сутки не получать радиограмм? Это уж вы хватили лишку, господин эскулап.
Он раскатисто смеется, зондирует меня взглядом и говорит:
— Валяйте!
— Что значит «валяйте»?
— Задавайте свой третий вопрос.
Черт возьми, ну и проницательность! Он читает мои мысли как по писаному.
— Ладно,— говорю я,— вот мой последний вопрос: можно ли подыскать для Бруара работу в мастерских на Иль-Лонге?
— Не только можно, но и нужно.
— Почему «нужно»?
— Должен вам заметить, что ваш предыдущий вопрос оказался не последним, а предпоследним.
— Виноват!
— Итак, отвечаю. Бруар — отличный механик, но для подводника у него слишком слабые нервы. Случай с вилкой это лишний раз доказывает. И вот еще что...
Он крепко берет меня за локоть.
— Помалкивайте об этой моей оценке, хорошо?
— А не кажется ли вам, что цензура приносит больше вреда, чем пользы?
Он мгновенно вскидывается:
— Во-первых, никакой цензуры у нас нет. Мы только задерживаем извещения о смерти родственников, чтобы уберечь адресата от ненужных переживаний, поскольку он все равно не поспеет на похороны. К тому же, мы с капитаном обсуждаем каждый отдельный случай. И наконец, перед рейсом проводится опрос всех членов экипажа, чтобы узнать, не страдает ли кто из их близких тяжелой болезнью, исход которой может оказаться смертельным. В таких случаях мы не задерживаем извещение. Самое главное для нас, господин эскулап, это чтобы весть о неожиданной смерти не повлияла на моральное состояние человека.
— И тем самым,— подхватываю я,— на состояние всего экипажа.
— Естественно,— говорит Пикар,— о своем корабле мы тоже печемся. Неужели это вас удивляет?
— Нисколько.
На этом мы и расстаемся. Я возвращаюсь в лазарет, чтоб сказать Бруару, что его просит к себе старпом.
— И не волнуйтесь,— успокаиваю я его,— все устроится. Надо же учитывать обстоятельства...
Он выходит, бормоча: «Спасибо, доктор». А Легийу незамедлительно извлекает из всего происшедшего козырь для самого себя:
— Вот видите, доктор, лавочка, которой вы заведуете, а я управляю, тоже может сослужить хорошую службу. Не покупай у меня Бруар по сто граммов конфет в день, я нипочем бы не догадался, что с ним что-то неладно.
