Авраам поднял голову от бумаг и взглянул на Илану. Та вздохнула. Сколько раз за эти последние четыре года, с тех пор как ее назначили начальницей Отдела расследований и разведки Тель-Авивского округа, они вот так часами сидели в ее кабинете, перекапывали данные, вслух читали друг другу выдержки из стенограмм допросов, пытались понять их то так, то эдак, приставляли факт к факту, чтобы слепить гипотезу… И когда они успешно завершали какое-то расследование, которое поначалу вроде как заводило их в тупик, это происходило здесь, в ее кабинете, благодаря этим их посиделкам.
– Короче говоря, нету у нас никакой зацепки, – сказал Элиягу Маалюль.
– Нету. Хотя я считаю, что речь идет о побеге, который, быть может, каким-то образом сорвался, или же о суициде, – заявил Авраам.
– Почему?
Инспектор с минуту поколебался под мягким взглядом красивых глаз Маалюля.
– В основном потому, что у пропавшего нет уголовного прошлого и мы не узнали ничего, что связывало бы его с уголовщиной. Но еще и из-за свидетельских показаний, собранных по его делу, и из-за чего-то в семье, что мне пока трудно зацепить. Он производит впечатление парня, у которого почти нет друзей. Очень-очень закрытого. Который не делится с родителями. По опыту знаю, что такая черта может указывать на возможность побега или суицида. Впрочем, можешь меня поправить.
– Все может быть, – сказал Элиягу.
– А что ты имел в виду под словом «сорвался»? – поинтересовалась Лим.
– Что, возможно, он собирался исчезнуть на день или на несколько часов, но попал в какую-то передрягу.
– Не согласен, – заявил Шрапштейн.
Илана и Маалюль уставились на него.
– И почему же? – спросила женщина.
– А потому что не поверю, чтобы подросток в возрасте… сколько ему? Пятнадцать? Шестнадцать?
– Шестнадцать с половиной, – сказал Авраам Авраам.
– Не поверю, что шестнадцатилетний подросток исчез так бесследно, что нам за три дня поисков не удалось его обнаружить. Пусть и не самых доскональных в мире поисков. Какой-то след он обязан был оставить. Снять деньги до или после того, как исчезнуть. Разве не так? Даже если он во что-то вляпался, каков шанс, что мы про это не узнаем? Даже если он захотел покончить с собой так, чтобы никто не узнал, ему нужно как-то это проделать, верно? Стырить чей-то пистолет или таблетки из аптечки родителей, взять кухонный нож… что-то в этом роде. Обычно тот, кто кончает жизнь самоубийством, желает, чтобы его обнаружили, – так меня учили.
