— Видите ли, юная царевна, ши-саа Гвенн, миледи! Это значит, что молодой сир начнёт рисковать, а когда он рискует, сир Айджиан волнуется, а когда волнуется сир, береговая линия ходит ходуном…
— Я поняла, ши-саа Мигель, — улыбнулась Гвенн. — Хотя я бы посмотрела, как Балор двигает береговую линию!
— Лучше бы вам этого не видеть, — пошевелил рожками Мигель.
— Гвенн, я оставлю тебя во дворце, — выговорил Нис как о чем-то решенном, и Гвенн вскипела:
— Оставишь меня?! — щеки заполыхали, а руки сжались в кулаки. — Ни за что!
— Не горячись. Сегодня гонки, и я должен участвовать.
— Я иду с тобой!
— Не стоит вам, миледи, правда не стоит, — заторопился Мигель, а Нис покачал головой.
— Если вы не хотели, чтобы я пошла с вами, зачем сказали, куда направляетесь?! — окончательно рассердилась Гвенн. — Я! Иду! С тобой!
— Ваш вывод совершенно, абсолютно нелогичен! — запаниковал Мигель.
— Зато забавен, — неожиданно уронил Нис, оглядывая Гвенн, словно оценивая степень её решимости, а Мигель поперхнулся. — Тогда нам нужно приодеть тебя, и быстро. Я торопился и разрезал рукав твоего платья. То, во что ты завернулась — коврик.
Никогда еще Гвенн так не краснела.
— Где моё платье?!
— То, в котором ты приехала, я выкинул. А в свадебном, с порванным рукавом, неприлично появляться не только во дворце, но даже в самом дальнем уголке Океании.
Ещё и платье её выкинул! Да что он о себе возомнил? Не то чтобы ей было жалко… Однако эта одежда — последняя память о её Доме.
Мигель, сделав круг подле сердитой Гвенн, унёсся, как подстреленный. И не успела она досверлить мужа взглядом, как из коридора донеслось:
— Скорее, ши-саа Лайхан!
Знакомая женщина с рыбьим хвостом вплыла грациозно. Скрестила руки на груди так, что ладони легли на предплечья:
— Мой царевич. Моя царевна.
Глубина поклона, несомненно, свидетельствовала о важности того, кого встречали. Гвенн привыкла к воинскому приветствию и прижимала к груди не ладонь, а сжатый кулак. Надо отучиться поскорее, и ещё запомнить обращения «мой царь», «мой царевич», которые никак не хотели выговариваться. Королей тут не было вовсе, а после морского царя сразу же шли князья морей и океанов. Фоморы, обращаясь к ним, прикладывали ладони ко лбу, губам и груди или кланялись до земли, иногда опуская руку так низко, словно пол собрались мести.
Лайхан распрямилась в ответ на неожиданно тёплые слова приветствия от Ниса, улыбнулась, подплыла к Гвенн, взмахнув алым плавником на золотом хвосте. Русалка подняла взгляд, и Гвенн, увидев ее так близко, вздрогнула. Глаза у фоморок были большие, непривычно светлые, бледно-голубые или лимонные, а у Лайхан — абсолютно белые. На лице насыщенно-синего оттенка это смотрелось жутковато, словно радужки не было вовсе, а зрачки переливались потусторонней синевой. В голову Гвенн полезли страшные сказки о сиренах, которые заманивают песнями смертных и обитателей холмов и топят после ночи любви. Ещё и грудь её с грудью сирены сравнил!
