На этот раз девчонка была одета нормально, во всё чистое, опрятное и, главное, девчачье: платье с высокой талией, сапожки, ленты в волосах. Не красавица, но и не уродина. Обычная девчонка-тайгарка. Слегка конопатая, лицо круглое, пухлые губы, меж зубов щербинка. На пацанёнка была бы похожа, если бы не платье. На поясе, в простых, но ладных ножнах, довольно большой нож. Почти тесак. Это Стёпке понравилось. Он бы и сам от такого не отказался, не владей кое-чем получше.
Девчонка, не оглядываясь, объявила во весь голос:
— Мамка, приблудный опамятовал!
— Сама ты приблудная, — хрипло огрызнулся Стёпка. Он помнил, как она, не разобравшись, чуть не прогнала его от дверей.
— Глянь, какой… обидчивый, — фыркнула девчонка. — Ну что, раздумал нынче помирать?
— А я, между прочим, помирать вовсе и не задумывал, — сказал Стёпка, и тут же его кольнуло: неужели он и вправду мог умереть?
— Ты это мамке моей скажи. Её-то не обманешь, — девчонка прищурилась, словно насквозь взглядом прожгла: — Тебя как зовут?
— Меня не зовут, — вспомнил Стёпка затёртую присказку. — Я сам прихожу.
— То-то ты к нам сам без спросу и приблудился, — девчонка с трудом удержала предательскую улыбку. Немудрёная шутка ей понравилась, но показывать это приблудному она не хотела. — Али подсказал кто, что у нас мамка — травница?
— Никто не подсказывал. И вообще я не к ней шёл, а к мастеру Угроху.
— На кой он тебе?
— Дело у меня к нему, — Стёпка не собирался вот так всё сразу выкладывать этой вредине, пусть она даже и дочь Угроха. — Меня Стеславом зовут. А тебя?
— Ни к чему тебе моё имя знать, приблудный Стеслав, — отрезала девчонка. — Мал ещё, подрасти поперву. Али в женихи метишь?
— Нужна ты мне, — покраснел Стёпка. Вот ведь выдерга. От такой невесты небось любой жених за тридевять земель убежит.
— Ну а ты, приблудный, мне и вовсе не надобен. Особливо такой, который сон-траву без меры пьёт.
Сон-трава! Так вот из-за чего всё это с ним случилось! Он и вправду, наверное, слишком много её выпил. Треклятый Огрех-Лихояр чуть не угробил его, не знал же гад, сколько нужно демону для усыпления, потому и назаваривал от души. Ещё и похвалялся, что побольше в котелок всыпал, для пущей верности. Всё-таки надо было тогда ему врезать на прощание!..
— Значит, это я из-за сон-травы чуть не умер? — пробормотал он.
В комнатку, отодвинув девчонку, вошла полная, крепкая женщина с суровым, но приятным лицом. Одета она была в простое белое домашнее платье с короткими рукавами, удивительно напоминающее то, в котором часто на даче ходила мама. И платок на голове она повязывала почти точно так же. В руках женщина держала большую кружку со знакомым узором по краю. Кажется, из этой кружки его поили, когда он приходил в себя.
