Татьяна зло хохотнула и потушила лампу.
Подруги лежали в полной темноте, думая каждая о своем.
— Меня тоже использовали… — внезапно заговорила Светлана, — и ничего кроме омерзения я не испытала. — Светлана смотрела в темноту открытыми глазами и в который раз переживала минуты своего унижения. Это случилось, когда ей было семнадцать. Мачеха и отец тогда принимали гостей (а это у них обычно затягивалось чуть ли не до утра). Она спала в своей комнате, как вдруг холодное, скользкое, потное тело накинулось на нее; она хотела закричать, но мягкие, липкие губы заткнули ей рот и тяжелые пальцы сдавили горло… Если бы она тогда не потеряла сознание, то, наверное, умерла бы от ужаса и омерзения. Она даже не знала, кто это был… С тех пор даже мысль об интимной близости с мужчиной вызывала в ней панику.
— Я много читала о любви. Я знаю, что кто-то испытывает страсть, блаженство, но, видимо, это не для меня… — Светлана грустно улыбнулась в темноту, стараясь проглотить тяжелый комок в горле и сдерживая слезы.
— Ерунда! — прервала ее Татьяна. — У тебя еще все впереди: ты образованна, умна и красива. К тому же у тебя сильный характер, а это самое главное для удачной карьеры. Я уверена: ты сможешь многого добиться в этой жизни. И я тебе в этом помогу — я буду твоей феей, милая Золушка! Принца не обещаю, но прикид обеспечу. — Она зевнула. — Ну ладно, дорогая, пора бай-бай… — Татьяна, удобно устраиваясь на ночь, натянула на плечи одеяло. — Завтра будет новый день.
На следующее утро, убегая на работу, Татьяна пообещала Свете отпроситься пораньше, чтобы пройтись с ней по магазинам, но уже около двенадцати прозвонил телефонный звонок.
— Светка, срочно бери все деньги, что у тебя есть. Я посылаю к тебе нашу редакционную «газельку», лети сюда! — И ничего не объясняя, Татьяна бросила трубку.
Меньше чем через полчаса Светлана уже была в задней комнате редакции, где стояли пачки с книгами. Прислонив к ним узкое, потемневшее во многих местах зеркало, когда-то бывшее, видимо, частью платяного шкафа, Татьяна вытащила из угла большой бумажный пакет.
— Свет, тебе повезло несказанно: не успела я прийти на работу, как мне позвонила Тоська. Она когда-то была фарцовщицей, а это никакой кислотой не вытравишь. Она где-то поймала американку, которая пыталась по старой памяти, видимо в Москве была еще при Советах, сбыть свои шмотки. Тоська сунула ей баксы и завладела целым состоянием. Почти все шмотки разошлись моментально (кстати, и мне кое-что перепало), но застряли маломерки; я сразу схватила все без разбора, благо у меня с собой была пара сотен баксов. — Рассказывая, она доставала вещи и раскладывала на пачки с книгами. — Примеряй: джинсы «Рэнглер», немного потертые, но еще ничего; чудная кофточка из натурального шелка, одна пуговица потеряна, но это не страшно, нижнюю можно перешить наверх… Но вот это писк, о таком можно только мечтать, — черные кожаные шорты и жилетка, и, наконец, самое главное… — И она с восторгом на лице достала ярко-рыжую приталенную кожаную куртку с шикарным воротником из крашеного песца и на магнитной застежке. — Эту куртку кто только ни примерял — мала, черт побери! Если тебе подойдет, считай — родилась в сорочке, вернее, в куртке. — И она засмеялась своей шутке.
