— Почему ты решила, что спокойствие не делает меня счастливым?
— Может быть, за пределами этого дома найдутся более веские поводы для счастья. И потом, как ты можешь быть спокоен, если все время боишься, что тебя разоблачат?
Зара давно поняла, почему Томас не хотел впускать ее в дом. И почему никогда не бывал в деревне. Он загнал сам себя в ловушку, из которой не мог выбраться.
— У тебя случались провалы в памяти после аварии?
— Нет. Но никто не дает гарантий, что не случатся. Я стараюсь укреплять память.
— Каким образом?
— Веду дневник. Собираю архив публикаций о компании. Записываю каждый разговор, каждое решение.
— У тебя есть записи про меня?
— Да.
— Покажешь?
— Нет. — Он почти улыбнулся.
— Ты записываешь все до мельчайших подробностей? — Зара поспешно отвела глаза, представив себе письменный отчет о двух последних днях.
— Кроме вещей, которые трудно описать. — Томас сделал многозначительную паузу и продолжил с улыбкой в голосе: — Но если ты настаиваешь, могу и до мельчайших.
Зара покачала головой.
— Насколько хорошо сохранились воспоминания, которые не затронула амнезия?
— Имеешь в виду детство? Хочешь попробовать себя в качестве психоаналитика?
— А там есть что анализировать? — Зара знала, что ее любопытство становится неприличным, но ей хотелось как-то помочь Томасу.
— Возможно. Во мне так же, как и в тебе.
— Я не боюсь рассказать свою историю, — тихо проговорила Зара. — У меня было счастливое детство здесь, в Англии, пока в двенадцать лет я не потеряла родителей. Я уехала жить на Карибы к дяде, моему единственному родственнику.
— Ты не была там счастлива?
— Я не знала его. Они с женой никогда не видели меня до того дня, когда забрали из Лондона. Так или иначе, я не оправдала ожиданий.
— Он бил тебя?
— Всего несколько раз.
— Даже один раз — это уже слишком много.
Зара сплела пальцы, чтобы не потянуться к Томасу. Она понимала, что любое ее движение может заставить его замолчать.
— Тебя тоже кто-то бил?
— Много кто. — Губы Томаса искривила усмешка. — Много когда.
— Почему?
— Моя мать была шлюхой.
Зара вздрогнула, но больше ничем не выдала потрясения.
— Должно быть, у нее была трудная жизнь.
Томас помолчал секунду, а потом слова полились будто бы против его воли.
— Мать забеременела в пятнадцать лет. Семья осудила ее, она сбежала в город и покатилась по наклонной. К сожалению, меня она оставила расти в глухой итальянской деревне, где такие ошибки молодости никто не забывал и не прощал.
