– Версий хватает, – продолжил Герман Шрайбер. – На Корсике все непросто – земля и семья, жизнь и смерть, деньги и власть. Для начала ответьте себе на вопрос, можно ли доверять Червоне Спинелло? Вы нашли других свидетелей? Из числа тех пятерых? Думаю, все они живы?
«Кроме Николя… – подумала Клотильда. – Циклоп остался королем бестактности…»
– Я повидалась с Марией-Кьярой.
Герман расхохотался, оценив ее шпильку.
– Она ужасно мне нравилась! Но я тогда был полным болваном и считал, что девочку можно соблазнить, цитируя Гете и играя на скрипке Листа. Вообще-то мне следовало бы поблагодарить Марию-Кьяру: чтобы нравиться таким, как она, пришлось здорово потрудиться. Я говорю о красотках. – Еще один смешок. – Моя жена внешне напоминает Марию-Кьяру, но она блондинка. И не певичка из телешоу, а сопрано Кельнской оперы.
Клотильде захотелось прекратить ставший вдруг неприятным разговор. Почему, повзрослев, люди с наслаждением обгаживают все, что когда-то любили?
– Ладно, Герман, простите, что отняла время…
– Подождите, Клотильда, у меня появилась идея. Вам нужно еще раз встретиться с моим отцом. Он много лет не только фотографировал, но и разговаривал со всеми обитателями кемпинга. Думаю, он выстроил собственную теорию. После несчастного случая с вашей семьей его что-то беспокоило, но говорил он об этом только с моей матерью, Анке.
Клотильда не решилась сказать, что со вчерашнего дня о Якобе Шрайбере никто ничего не слышал. Она почувствовала себя трусливой мерзавкой, а Герман между тем продолжал:
– Я иногда беспокоюсь за моего старика. У нас вилла на острове Паг, в Хорватии, чудесный бассейн, внуки всегда с нетерпением ждут там старого упрямца, но он предпочитает проводить лето на Корсике – в одиночестве.
Высокомерный тон Циклопа снова вывел Клотильду из себя. Вряд ли кто-нибудь в его окружении может даже представить, каким боязливым подростком был Герман Шрайбер. Он «зачистил» пространство и переписал историю своей жизни. Клотильду так и подмывало назвать его старым прозвищем и напомнить истинное лицо прошлого, но немец не оставил ей времени.
– Идите к моему отцу, – повторил он. – Он не расставался с фотоаппаратом и всю жизнь насаживал на булавку прошлое, как другие – бабочек. Этакий шпион с объективом, щелкающий все необычное. Камера была его единственным глазом, хотя Циклопом дразнили меня!
– Присядь, Клотильда. – Старик отдышался и кивнул на ближайший камень.
Голос Кассаню вывел ее из задумчивости. Ничего, позже она вернется к вопросам Германа Шрайбера.
