гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль —
оправдание униженных и всеми отринутых парий общества».
В образе Жана Вальжана мы не находим той смиренной покорности, того мучительного сознания неполноценности, которые так заметны в характере Пьера Морена.
В глазах Виктора Гюго Морен и Жан Вальжан — близнецы, воплотившие в себе многие прекрасные черты французского трудового люда, простонародья.
Но Жан Вальжан крупнее Пьера Морена. Его волевое и нравственное начало — активнее. Замыслы — смелее, размах — шире. Он предприимчив, стремится обрести силы и возможности, чтобы деятельно и успешно помогать людям.
Так видоизменился облик Морена в творческом горниле художника.
* * *
Вернемся к эпизоду с подсвечниками.
«Подсвечники» представляются мне прожектором, ярко освещающим любопытнейший участок величественной литературной дороги, носящей название РОМАНТИЗМ.
Не беру на себя смелость походя решать такой сложный вопрос, как соотношение реализма и романтизма. Все же мне думается, что «подсвечники» помогут нам уяснить такие научные понятия, как романтический стиль, романтическая манера.
На страницах этого эпизода заискрилась, заиграла всеми цветами радуги романтическая стилистика.
Бездомный бродяга, вчерашний каторжник попал в покои монсеньера из Диня. Так произошло в жизни — лучше и придумать нельзя! Захватывающе острая ситуация. Вполне в духе романтической школы. Вполне в духе Виктора Гюго.
А события следующего утра, о которых мы знаем из воспоминаний каноника, — не показались ли они романисту слишком мирными, слишком сглаженными?
Гюго повернул события по-другому, повернул резко.
В ту драматическую ночь Жан Вальжан проявляет черную неблагодарность. Он обворовывает радушного, добросердечного хозяина.
Возникает вопрос: правдоподобен ли такой поворот событий? Оправдан ли психологически чудовищный поступок Жана Вальжана?
Разве недостаточно было чудесного гостеприимства, оказанного епископом, чтобы в душе каторжника сразу же взошли семена благодарности? Чтобы он тут же, решительно и бесповоротно, избрал путь честной жизни?
Нет, недостаточно. Так, очевидно, казалось романисту.
Мне думается, что перед Гюго мысленно (скорее всего, интуитивно) вопрос ставился так: достаточно ли было одного вечера, чтобы смягчить сердце человека, жизнь которого с младых лет была сломлена ужасающей несправедливостью?
Не сердце Пьера Морена, а сердце Жана Вальжана, характер которого представлялся Виктору Гюго гораздо более резким, более жестким. Менее податливым и уступчивым. Менее миролюбивым и более ожесточившимся.
