* * *
Оказывается, однако, что воспоминания каноника не содержали ничего похожего.
Никаких подсвечников не было!
Не было ни кражи, ни великодушного дара…
Ночь прошла совершенно спокойно. Утром следующего дня епископ с Анжеленом прогуливались по саду.
— Что мы будем делать с этим бедным малым? — озабоченно размышлял вслух Миолли.
В окне показалась фигура вчерашнего гостя.
Его глаза были устремлены на епископа с невыразимым чувством благодарности, обожания, восхищения, уважения, любви и смирения.
Он вышел в сад и почтительно приветствовал хозяина дома, которого он вчера принял за простого кюре.
— Розали мне сказала, что вы епископ, — бормотал он в смущении. — Извините, я этого не знал.
Теперь наше доверие к рассказу Анжелена восстановлено полностью.
Если бы он, беседуя с журналистом, следовал — вольно или невольно — за романом, неужели он прошел бы мимо того поразительного поворота событий, который описан в романе?
Неужели он не упомянул бы о великодушном прощении, о подсвечниках, так красиво рисующих нравственную высоту диньского епископа, которого он, Анжелен, обожал всю жизнь?
* * *
Но почему это для нас так важно?
Да потому, что отчетливо обозначилась граница между действительно происшедшим и художественным вымыслом.
И нам дан ключ, чтобы приоткрыть дверь и заглянуть хотя бы на миг в потаенную сферу фантазии художника.
Вот перед нами куски реального события. Виктор Гюго вводит их почти неизмененными в ткань романа, вплоть до мельчайших штрихов.
Другие ему не надобны. Он их отбрасывает.
И рядом, бок о бок, почти слитно с фактическими деталями мощный, вдохновенный, грандиозный взлет творческого воображения. Попробуем разобраться в этих пластах образной ткани. Может быть, нам удастся таким образом глубже проникнуть в художественный замысел Гюго.
* * *
Из реальной истории Пьера Морена в роман вошел только первый вечер знакомства с епископом. Между тем дальнейшая его жизнь была полна драматизма. Богата волнующими и трогательными моментами.
Епископ расспрашивал Морена про его профессию. Тот немного знал токарное дело и ремесло краснодеревца.
— Я не боюсь работы, — повторял он. — Я хочу быть честным. Но кто мне поверит? Кто примет с желтым паспортом меня, «вечного» каторжника? Ни в одну харчевню, ни в один заезжий дом меня и на порог не пускали. На мои деньги не желали смотреть. Так будет всегда и везде! Всюду ждут меня позор, презрение, окрики: «Пошел вон!»
Миолли проникся доверием к своему несчастному гостю. Он написал рекомендательное письмо своему брату генералу. Тот устроил Морена санитаром походного госпиталя.
