Вечером Козюлин созвал командиров батальонов и штабных офицеров. На стене висела карта, красная стрела рассекала, будто молнией, линию вражеской обороны, и, описав огромную дугу, сходилась с другой красной стрелой, образуя таким образом кольцо окружения противника. Дальше стрела вырывалась на простор задонских степей. В самом острие этой стрелы стояла цифра 150 — номер полка Козюлина.
Гвардейцам предстояло войти в прорыв и действовать в тылу врага.
Кирилл Иванович водил по карте указкой, подробно излагая план боя.
В манере говорить спокойно и предельно точно чувствовалось, что майор уверен в успехе боя.
— Главное — дерзость, стремительность, — горячо говорил он, излагая свой вариант боя. — Ошеломить противника, спутать его карты — значит победить!
Поздно вечером командир полка отдал последние распоряжения: напомнил офицерам о том, что оружие должно быть готово к непрерывной стрельбе на морозе, чтобы обоз не отставал и чтобы «славяне», как порой дружески называл майор своих бойцов, были сытно накормлены.
Пришло время отдыха. Козюлин лег на лежанку, застланную сеном. Ночь перед боем показалась очень короткой. Проснулся от грохота артиллерии. Вышел из землянки.
Над степью пылала заря, и в лучах восходящего солнца снег казался багровым. Было морозно, студеный ветер жег лицо. В прибрежном кустарнике, где располагались батальоны, бойцы топтались на снегу, пытаясь согреться. Кирилл Иванович пошел в район исходных позиций.
По дороге он встретил Алексея Панина, командира роты автоматчиков. От всей фигуры кряжистого, плотно скроенного офицера веяло здоровьем и силой. Он лихо приложил руку к меховой шапке, из-под которой выбивались пряди русых волос, и, отдав честь, задержал на нем прямой, задорный взгляд.
«Бравый! — подумал Козюлин. — Гвардейский офицер перед битвой! В натуре!» — И проговорил вслух:
— Значит, скоро двинем?
— Пора бы. Руки чешутся, — ответил Панин.
— Осмотрительней будь, — сказал Козюлин. — Дерзость, она хороша, когда основана на трезвом расчете.
Командир обходил ряды солдат. У всех было приподнятое настроение — все ждали боя. Майор угощал бойцов махоркой, запросто разговаривал то с тем, то с другим. Вот он подошел к черноусому гвардейцу, у которого была забинтована голова, и сочувственно спросил:
— А вы, дорогой мой, кажется, нездоровы?
— Рана еще не поджила, — с досадой в голосе ответил боец Халиков. — Будь она неладна…
— Может быть, в санчасть пойдете? А?
— Неудобно, товарищ майор. Все вперед, а я, значит, назад? Теперь так не делается, — ответил Халиков.
