— По некоторому размышлению я решил подвергнуть ее пытке на ведьмином кресле, на изготовленном из железа троне, чье сиденье было утыкано острыми шипами. Так же шипы унизывали подлокотники и прилегающую к ногам часть. Шипы кресла были такой длины, что вызывали сильную боль, но не причиняли серьезной травмы, угрожающей жизни. Измученная болью, она должна была сознаться в том, в чем ее обвиняют.
Она старалась удерживать себя на расстоянии от шипов на сиденье, пока у нее хватало сил. Но искусный палач привязал пытаемую так, что когда она хотела приподняться и удержать себя над сиденьем, в ее тело вонзались шипы подлокотников и ножек кресла. И как бы она не пыталась избежать уколов, ей этого не удавалось. Боль заставляла ее вновь приподниматься над сиденьем, и тогда шипы вонзались в руки и ноги, а затем очередное паденье. Так продолжалось до тех пор, пока допрашиваемая не потеряла сознания.
В то время я еще не в полной мере владел искусством приводить бесспорные аргументы. Я не знал, каким образом лучше применить полученные схоластические знания, в коих я впоследствии преуспел. Поэтому, дабы избежать конфуза, на следующий день было решено подвергнуть ее более тяжелому испытанию. Мне было необходимо получить признание в ведовстве и ереси, ведь она была Первая.
Под сиденье железного трона и под ее ноги палач пододвинул жаровни. Когда ноги начали медленно поджариваться, для того, чтобы продлить страдания, он время от времени поливал ее ноги маслом.
Так продолжалось одиннадцать дней. При пытках ведьм для познания правды приходилось прилагать большое усердие.
Как только она созналась в грехе и ереси, и рассказала даже больше, чем от нее требовали, к ней каждый час посылался сторож, наблюдавший за тем, чтоб она не повесилась на платье, дабы избежать прощения через таинство исповеди. Ведь из опыта известно, что под конец некоторые из них приходят во временное замешательство, которое ведет к ужасной смерти и потере души, если их сознание не было искренним и добровольным.
Ввиду ее упорства и нежелания сознаваться сразу, а также в качестве устрашения и назидания другим, пока еще не покаявшимся еретичкам, мною было принято решение применить к ней казнь через сожжение на медленном огне.
Палач знал свое дело и подкладывал сырые вязанки столь искусно, что казнь растянулась на два часа. Да, все так и было, господин!
Воспоминание о тех пытках и казни и сейчас еще отзывается во мне, и когда я думаю о ней, со мной происходит тоже, что и тогда, когда ее привязали к этому проклятому креслу: скорбь и желание помочь. Более этих чувств я не ведал.
