Самые горячие головы требовали немедленного возмездия, и все были единодушны в том, что Карфаген должен быть наказан за свое вероломство, а война не начнется только в том случае, если Ганнибал будет выдан Риму и ущерб, нанесенный Сагунту, будет возмещен.
Выступающий консул, Семпроний Лонг, пытался успокоить зал, взывая к присутствующим:
– Отцы-сенаторы, не будем торопиться с выводами. Давайте все же выясним, по чьему побуждению действовал ненавистный Баркид.
– Правильно! – вскричал вскочивший со своего места Луций Манлий. – Надо отправить послов. Пусть спросят у Совета: одобрены ли действия Баркида Карфагеном и отрекутся ли от него старейшины под страхом большой войны?
После долгих споров Сенат решил отправить в Карфаген посольство во главе с Квинтом Фабием, однако и приготовлений к войне решили не откладывать. Определили, что боевые действия будут вестись в двух провинциях – Испании и Африке. Консулам предложили бросить жребий. Корнелию Сципиону досталась Испания, Семпронию Лонгу – Африка вместе с Сицилией. Им разрешили набрать шесть легионов – двадцать пять тысяч пехоты, тысяча восемьсот всадников. Союзников обязали собрать сорок тысяч человек вспомогательной пехоты и четыре с половиной тысячи конницы.
Римское посольство добралось до Карфагена довольно быстро. Игнорируя восточное гостеприимство, послы, едва сойдя с корабля, тут же жестко потребовали немедленного созыва Совета, в чем им отказано не было.
Уже знакомый нам огромный и мрачный зал встретил их гробовым молчанием.
В полной тишине громким голосом, отдававшимся эхом под сводами, Квинт Фабий задал единственный вопрос, интересовавший могущественный Рим:
– Прошу вас, отцы Карфагена, сказать прямо: по вашей ли или по собственной воле, действовал Ганнибал Баркид, разоряя союзный нам город Сагунт?..
После небольшой паузы, позволившей осмыслить сказанное дерзким римлянином, Совет взорвался криками и проклятиями.
Председательствующий на заседании суффет Бармокар тщетно призывал к порядку:
– Будьте же благоразумны! Мы не варвары, сохраняйте спокойствие!..
Римляне с видом гордым и надменным ожидали, когда уляжется буря, поднятая их словами.
Когда страсти наконец-то улеглись, Гамилькон, отец Мисдеса, попросил слова у Бармокара и обратился с речью к римлянам:
– Посланцы славного Рима, прошу простить моих коллег за невольное возмущение, вызванное вашим вопросом. Мы с вами не варвары, и понимаем, что истина рождается в спорах. Но Сенату Рима тоже наверняка бы не понравилось, если бы посторонние осмелились обсуждать полномочия их полководца! Будем же благоразумны и попытаемся понять друг друга. Мы полагаем, что не суть важно, чьей волей руководствовался Ганнибал – своей, либо Совета. Это внутренне дело Карфагена. Если будет установлено, что наш полководец ослушался приказов, отданных ему высшим органом Республики, он будет строго наказан. Вам известно, как умеет Карфаген наказывать своих детей за непослушание: распятие – должная им кара. Но повторюсь: это дело одного лишь Карфагена. Мы не обязаны никому давать отчета! Здесь главное, что договор между нашими странами, подписанный отцом нелюбимого вами Ганнибала, не был нарушен. По южную сторону реки Ибер карфагеняне вольны наказывать за злодеяния любого – тем более, если это злодеяние обращено против союзника Карфагена!
