Воздух в зале был не менее тяжелым из-за горящих факелов и бурлящих чанов со снадобьями, пар которых должен очищать разум от черных помыслов и отгонять злых духов.
Все уже собрались, и лишь такие влиятельные члены Совета, как Гамилькон, имели право на небольшое опоздание.
«Однако, как много их собралось! – злорадно подумал Гамилькон. – Когда доходам наших старейшин что-то угрожает, они мигом забывают о своих болячках и становятся чрезвычайно дисциплинированными». Отсутствовали только те, кто либо действительно был тяжело болен, либо находился в отъезде. Да, обсуждаемый вопрос был по-настоящему серьезным и требовал незамедлительного разрешения.
Члены Совета безмолвно сидели на своих маленьких скамьях из черного дерева, слушая сенатора, докладывающего о визите римлян и о положении дел в далекой Испании.
Очередной оратор закончил свою речь, но не успел он сойти с мраморного помоста, как на его место буквально ворвался грузный, седовласый мужчина лет сорока пяти, в ниспадающей до земли богато украшенной расшитой мантии поверх длинной багряной туники с длинными прорезями на боках. На его голове красовалась маленькая черная шапочка конической формы, усеянная золотыми квадратами с изображениями Хамона и Мелькарта, пальцы рук были усеяны кольцами, на толстых запястьях – алмазные браслеты, а в ушах – тяжелые серьги. Он нервно тискал длинное ожерелье из драгоценных камней, с такой быстротой перебирая сапфиры, рубины и лазуриты, что сразу становилось ясно: речь его никому не покажется скучной.
Это был Ганнон Великий, ярый противник всего баркидского. Неверный свет факелов, отражаясь он драгоценностей, которыми он был увешан, создавал вокруг его фигуры подобие какого-то едва ли не мистического ореола.
– Старейшины! – громко вскричал Ганнон. – Отцы Карфагена! Внемлите же голосу разума!..
С каждым словом он вскидывал руки, и высверк камней ожерелья невольно притягивал взоры присутствующих.
– Да, захватывающее зрелище, – шепнул Гамилькон своему соседу, сенатору Бостару.– Наших толстосумов ничто так не привораживает, как драгоценная мишура.
– Ганнон прекрасно знает это, – кивнул Бостар. – Вот поэтому его прихлебатели и понаставили светильников по всему залу.
– Ладно. Посмотрим, поможет ли это ему, – усмехнулся Гамилькон.
Тем временем Ганнон перестал трясти жирными руками и продолжал с невыразимым укором в голосе:
– Я неоднократно предупреждал вас, что Баркиды погубят Карфаген! Нельзя было посылать в Испанию Ганнибала. Он достойный отпрыск своего отца. Барка не давал спокойствия Карфагену, будучи живым, и не даст его и впредь, даже находясь в загробном мире. Его душа там никогда не успокоится, как здесь не успокоятся его потомки! Никто из нас не хочет войны с Римом. Мы всегда будем жить в постоянном страхе, пока звучит имя Барки и сохраняется хоть капля его крови на этой земле. Но вы не прислушались к голосу разума, вы все будто находитесь в трансе, словно наши жрецы во время молитвы во имя Хамонна, и вы сами разжигаете тот пожар, который готов вот-вот разгореться и который мы уже никогда не потушим.
