Конечно, трудился там и свой брат слесарь, но всегда в таких случаях приходилось действовать по самому точному заданию: подтянуть или убрать трубы, передвинуть насос, лебедку, установить емкости для раствора. Теперь же никого рядом не было.
* * *
Когда он и в этот раз взглянул на нижний манометр, сперва ему показалось, что стрелки нет вовсе. Потом он понял: едва приоткрылся вентиль, ее загнало за красную черту и она уперлась в ограничитель. Это значило, что давление в скважине перевалило за 1100 атмосфер.
Зубцов заставил себя подняться на мостки, хотя ноги так и порывались унести его подальше от скважины. От напряжения он даже приплясывал.
Верхний манометр вел себя ничуть не лучше.
Зубцов на мгновение зажмурился. При таком давлении трубы вот-вот выворотит из земли. Их, должно быть, вышвырнет в космос, причем от искры, вызванной ударом металла о металл или металла о камень, неизбежно начнется пожар. На месте скважины много-много недель, а то и месяцев будет бушевать огненный смерч, и, чтобы укротить, его придется расстреливать из артиллерийских орудий, заливать потоками воды, глушить взрывами аммонала.
* * *
В вагончик он возвратился бегом, спрятал в чемоданчик «Меридиан», навалился грудью на стол и начал писать в тетрадке поперек строчек: «4 часа 30 минут. Давит за 1100…»
Ему показалось вдруг, что он не выключил радиоприемник, причем разряды гремели вовсю и треск их был настолько оглушителен и резок, словно с неба валились листы железа.
Зубцов открыл чемоданчик. Шкала «Меридиана» не светилась. Он все же приложил динамик приемника к уху. Тот молчал. Зубцов понял, что звуки доносятся снаружи.
— Все, ребята, — сказал он, — началось!
Он глянул в окно. Солнце сияло по-прежнему ярко, и стальное дерево арматуры стояло на месте, но как раз посередине расстояния между скважиной и вагончиком, на черном от мазута клочке земли, мерцал сноп радужных струй.
«Какой же это будет фонтанище!» — мысленно ужаснулся Зубцов, потому что за все годы работы на промыслах еще ни разу не встречал, чтобы свищ, то есть прорыв нефтяной или газовой струи, возник почти в сотне метров от скважины.
Швырнув радиоприемник на стол, он схватил тетрадку, сунул ее в карман бушлата, туда же затолкал несколько кусков хлеба и снова взглянул в окно. Радужного столба больше не было, а по тропинке к вагончику шла очень красивая девушка лет восемнадцати, самое большее — двадцати, светловолосая, в белых брюках и в белоснежном жакете, обтягивающем талию и отороченном ярким, как золото, желтым кантом.
