Это было, конечно, всего лишь игрой, но такой, какая давно стала для Зубцова привычной формой взаимоотношения с окружающим миром: снисходительно посмеиваться, немножко ворчать, но всем и каждому — не только людям, но и предметам неодушевленным! — сразу выказывать, что он, Федор Зубцов, несмотря на свои всего только двадцать четыре года и простецкую внешность, парень тертый и его уже ничто не удивит.
Вразвалку и все еще сохраняя на лице выражение презрительной многозначительности, он приблизился к тому, что, собственно, и было скважиной. В этом месте земного шара из бетонной плиты торчало огражденное легкими металлическими мостками кряжистое стальное дерево, подставлявшее солнцу три яруса коротких, но могучих ответвлений, усеянных колесами кранов.
На языке специалистов эти краны назывались задвижками, вся верхняя часть дерева — елкой, и так же, как новогоднюю елку венчает серебряная или золотая звезда, стальную елку завершала круглая плоская коробка манометра — буферного манометра, сказал бы нефтяник об этом приборе, потому что был тут еще один манометр, но только уже почти у самой земли. Он назывался затрубным.
Вообще, то, что Зубцов знал немало слов, неизвестных большинству людей на Земле, например: превентор, лубрикатор, затрубное и буферное давление, — составляло для него предмет особой гордости, равно, впрочем, как и то, что поворотом колеса задвижки ему порой доводилось открывать или преграждать путь потоку самой сокрушительной стихии. Каждая профессия имеет своих патриотов.
Подойдя к скважине, Зубцов некоторое время постоял, склонив голову набок и прищурясь, и только потом уже начал орудовать задвижками и вентилями.
Нижний манометр ничего нового не показал.
Зубцов достал из кармана бушлата тетрадку в желтой картонной обложке и с заложенным между страницами карандашом, мизинцем сдвинул обшлаг рукава, взглянул на часы, записал: «24 и-ля, 15 ч. Затр. ман. ход. ок. 50 ат.» Это значило: «24 июля, 3 часа дня. Стрелка затрубного манометра колеблется около деления, показывающего давление 50 атмосфер».
Закрутив вентиль манометра и задвижку, Зубцов поднялся на мостки. Верхний прибор вел себя точно так же, и это безусловно значило, что 2-километровый столб тяжелого раствора, залитого в скважину, чтобы удержать ее от фонтанирования, раскачивается, как на пружине.
Сделав вторую запись и спрятав тетрадку в карман, Зубцов ладонью похлопал по колонне.
— Что ж ты, голубушка? — спросил он. — Нехорошо. Сознательность-то у тебя есть?
