— Это ж когда мы с тобой успели о топи потолковать?
Девушка на мгновение задумалась — признаться ли. Знать, по взгляду князя прочла: выбьет он из нее правду, вытянет.
— Ты мне сказывал, когда вместе с тобой по башням на лошадках ехали.
В глазах Владислава сверкнул интерес, он задумался, припоминая.
— Манус-то бывший жив, Ханна? Тот, чью личину ты украла, чтобы меня вокруг пальца обвести.
— Жив, — виновато опустила глаза девушка. — Едва не пришиб… Вечоркинскую ведьму.
Князь улыбнулся одними глазами.
— Жаль.
— Что не пришиб? — бросила с вызовом травница.
— Что не у него, а у тебя я прощенья просил за его раны. Да будет судьба, еще увидимся и переговорим. И как же ты утекла, ведьма?
— Пожалел.
— И ты пожалел, что ли, батюшка? — бросил Влад через плечо старику-словнику, прижавшемуся к стене поближе к лестнице — уж больно грозна беседа выходила у князя с повитухой княгининой. — Его узнаешь? — обратился он снова к лекарке, не дождавшись ответа от старика.
Девушка кивнула.
— Знаю. Он от меня твоих охотников увел, петлю на книжника накинул ловко, тот и не приметил.
— Испугался, батюшка, — запричитал Болюсь, трясясь всем телом. Уже мерещилась ему усаженная головами Страстная стена. — Подумал, высший маг она. Петля-то моя так и отскочила. А потом она за нож из проклятого железа схватилась, я и вовсе перетрухнул. Да и больного пожалел, уж как тяжко стонал.
— Какого больного? — спросил Владислав, глядя, как переменилась в лице Бяла. Губы ее затряслись, руки задрожали пуще прежнего, в глазах отразилась такая боль, что Владислав с трудом поборол желание броситься к ней и прижать к себе, почувствовать вновь ее тепло, словно дрожь ее тела заставляла оживать его собственное, сжатое тисками самообладания, злости и желания отомстить.
— Братец у нее больной лежал, — заторопился ответить словник. — Мало ли что не схожи. Сказано — братец, так я и не перечил. Не знаю, жив ли. Крепко руки ему выжгли.
Владислав глянул на девушку. Без черного своего платка, с разметавшимися по плечам рыжими волосами, с лихорадочным румянцем на щеках — не бабой глядела, девчонкой. Как раньше не увидел он, что не старше словница Ханна его супружницы? Глухая злоба накрыла князя с головой. Имя бы вызнать «братца» этого, узнал бы проклятый ветром насильник, что такое боль, попомнил бы, как куражиться над слабой лекаркой, что сама жизнь из нее на долгие месяцы ушла и только-только возвращается.
Жаль, не умела читать его мысли лекарка. Сжалась, решила, видно, что гнев его на нее нацелен, вот-вот обрушится.
