Пока шли приготовления, завершено было украшение и оборудование родового храма. На торжество освящения новой церкви ждали визиря Чкондидели, и все Одиши встало на ноги. Убирали и украшали дворец и все дороги к нему. Готовясь к пиру, отбирали овец, бычков, птицу. Все было обдумано, рассчитано, взвешено, и только Махаробел Кобалиа никак не мог закончить роспись одного угла храма. Его торопили, да и сам он спешил, работу начинал спозаранку, а когда ночь заставала его за работой, то продолжал писать при свете свеч.
Утомляясь, Кобалиа подкреплял себя вином к поэтому, покачиваясь, спускался с лесов. В эти дни он словно испытывал судьбу. Он писал положение в гроб и постоянно твердил, что здесь найдет свое успокоение. Глядя на красное от возлияний лицо мастера и не замечая на этом лице каких-либо страданий, никто не хотел верить его словам, но предсказание неожиданно сбылось...
Семья князя со свитой приближалась к храму. Уже издали Цотнэ заметил, что у входа в храм толпится народ.
— Там что-то произошло — сколько людей собралось, — сказала озадаченная Натэла и придержала коня.
— Наверное, Махаробел закончил работу. Сейчас откроют двери. Все стремятся первыми войти в храм,— успокоил ее Шергил.
Между тем люди бежали к храму со всех сторон.
— Что случилось? — спросила княгиня у одного из бежавших.
— Художник упал с лесов...
— Господи помилуй! — запричитала Натэла, устремляясь к храму.
— Как он? Не расшибся ли? — спрашивал и взволнованный Шергил.
— При последнем издыхании, — доложили ему.
— Священника позвали? Успели причастить?
— Священник здесь. Но Махаробел отказался от исповеди и не принял причастия.
Толпа расступилась, и князья вошли в храм.
У стены на тюфяке лежал на спине Махаробел-Макариос. Это был как раз тот тюфяк, на котором он расписывал потолок и купол храма.
— Закончил работу, князь. Нет у меня перед тобой долга, — еле проговорил Махаробел.
— Время ли говорить о долгах, мастер! Как себя чувствуешь?
— Врагам твоим пожелаю так себя чувствовать, — не сказал, а простонал Махаробел. Хотел махнуть рукой, но только бессильно пошевелил пальцами.
— Не бойся, поправишься, — ободрил его Шергил. — Эй, лекаря позвали?
— Я здесь, князь, — отозвался бородатый старик и, поклонившись, подошел к князю.
Посторонние вышли из храма. Лекарь шепотом объяснял князю, и Цотнэ удалось расслышать несколько слов: «Лекарства теперь бессильны... Внутренности оборвались».
Потрясенный Цотнэ шагнул вперед, отстраняя стоявших вокруг, и остановился около умирающего. Люди говорили:
