В гостинице проспали день, вечер и ночь, она спала крепко, ни разу не проснувшись, а он изредка вставал, прислушиваясь к ее слабому дыханию и укрывая ее, если одеяло оказывалось отброшенным. Несколько раз, испугавшись, не умерла ли, вскакивал, включая свет, но она, с пальцем, как с соской, во рту, всего лишь спала, вопреки его страхам, прогнозам врачей и здравому смыслу. А утром, когда даже за плотно закрытым окном уже слышны были заводские сирены, вдруг закричала от ужаса, уткнувшись лицом в деревянные прутья кроватного бортика, а он, подбежав к ней, долго не мог успокоить, девочка, милая, расскажи мне, что случилось, тебе больно или приснился кошмар, а она не слышала его, захлебываясь рыданиями, пока, наконец, не вцепилась в него обеими руками, повиснув на его шее. Этим утром ей приснился луг, тот самый, на котором она никогда не была, но ее мать ей его придумала для одной из ролей, большой, пахучий, усыпанный мелкими-мелкими, как бусины, цветами, кажущимися невзрачными, пока, сорвав, не приблизишь к лицу, вглядываясь в резные лепестки, с роем шмелей, на которых боишься наступить, и дорогой, разрезающей луг пополам, и во сне, скинув кеды, брела по траве, ощущая, как та колет ей икры, но вдруг, остановившись посреди луга, подумала: однажды ее не станет, а этот луг все так же будет лежать здесь, среди расступившихся деревьев, и будут цвести васильки, герани, бубенчики, дельфиниумы и кипреи, и над ними будут гудеть шмели, а она, где же будет она в тот миг, когда ее уже не будет, и с этой мыслью она проснулась от собственного крика. Достав блокнот, в котором на первой странице мелким почерком, под пунктами один и два, было записано, что она любит поглаживать себя по шее и разбрасывает вещи где ни попадя, он записал, что с сегодняшнего дня его малышка осознала себя смертной, пожалуй, впервые, ну и что, ведь, как известно, многие проживают жизнь, так ни разу толком не поняв это, нет, зная, конечно, что эта жизнь не навсегда, может, даже не веря в то, что после смерти что-то ждет, и все же знать и осознавать — это совсем не одно и то же, а вот она наконец-то осознала, и с этого самого дня все для нее будет уже несколько иначе, на первый взгляд так же, как раньше, а на самом деле вовсе не так.
Он спустился за завтраком, а когда вернулся, она уже прыгала на его кровати, испуганно скрипевшей пружинами, и он едва успел увернуться от полетевшей в его сторону подушки, расплескав на подносе кофе и сок. Прекрати немедленно, разозлился он, веди себя хорошо, какая же ты несносная. Впрочем, разве взрослые не ведут себя также, отгоняя от себя мысли о смерти легкой музыкой и семейными комедиями, отгораживаясь от танатофобии бытовыми заботами и пустой болтовней, как она сейчас, чтобы забыть об утреннем кошмаре, прыгала на кровати, все выше и выше, так что, вытянув руку, даже дотянулась до зазвеневшей подвесками люстры, с которой полетели хлопья пыли. Подоткнув салфетку ей за воротник, он с трудом, упрашиваниями и угрозами, накормил ее овсяной кашей, которую пришлось смешать с медом, заставил выпить молоко, оставившее над верхней губой умилительный белый ободок, так что он, не удержавшись, поцеловал ее, ощутив молочный привкус, хорошая девочка, съешь еще две ложки йогурта, и тогда я дам тебе сладкое. Спешно выпив кофе, он загнал ее в ванную, заставив чистить зубы, хотя и сам не знал зачем, земля бы не рухнула, если бы она не почистила их раз или два, даже если бы не чистила их вовсе, потом быстро принял душ, не закрывая дверь в ванную, потому что боялся, как бы его малышка не набедокурила, пока предоставлена самой себе, ведь от расшалившейся пятилетней можно ждать чего угодно, заберется на подоконник и с дуру шагнет в раскрытое окно или сбежит, отправившись бродить по коридорам или даже улицам, в общем, за ребенком нужен был глаз да глаз, и роль отца, которую ему внезапно пришлось примерить на себя, оказалась совсем не простой и очень, очень ответственной. Ты чего притихла, крикнул он, выключив воду и стоя с намыленной спиной, что ты там делаешь, отвечай немедленно. Она расхохоталась, не ответив, и, чертыхаясь, он выглянул из ванной, завернувшись в полотенце, чтобы удостовериться, что она безобидно валяла дурака, вырядившись в его одежду, и рубашка висела до колен, а ботинки на ее маленьких, худых ножках казались клоунскими. Глупышка, улыбнулся он, подожди немного, сейчас пойдем гулять, а пока что выпей морфин, я оставил его на столе, только сделай это при мне, а то знаю я тебя, выбросишь, как в прошлый раз, в мусорное ведро, а потом будешь плакать от боли, выпила, вот и молодец.
