А на следующий день, в прайм-тайм, когда по первому каналу показали это ток-шоу, на телефонный номер восемь-восемьсот три семерки пять-пять пять-ноль обрушились звонки. Я знаю, где актриса и ее похититель, они в телевизоре, прямо на вашем ток-шоу, где я смогу получить миллион. Але, это телецентр, вы должны мне миллион рублей, потому что я сейчас сообщу вам местонахождение актрисы, она у вас в студии, во втором ряду, впрочем, ее трудно узнать, почти невозможно, а вот ее похититель очень даже похож на фотороботы, развешанные по всему городу, и когда я могу забрать свои деньги. В телецентре началась паника, было созвано экстренное совещание юристов, которые уже разъехались по домам, ведь в прайм-тайм все уже сидят у телевизоров, даже юристы телецентра, но им пришлось вновь надеть свои костюмы с галстуками-удавками и вернуться, чтобы обсудить всем вместе, что теперь делать с обещанием выплатить миллион рублей тем, кто найдет актрису, и как выйти из этой истории без финансовых и репутационных потерь. Ее родители, мать и отец, а также полиция и психологи, а еще репортеры светской хроники и просто любопытные, без конца прокручивали запись, где она повторяла слова одной американки русского происхождения, заученные для роли, и не понимали, почему она не сопротивляется и не бежит от своего похитителя, и зачем говорит то, что говорит, нет ли в этом какого-то знака, который похищенная актриса хотела бы подать всем остальным, и как это все объяснить и расшифровать, величайшие моменты в нашей жизни очень интимны, мотивированы внутренне и неприкасаемы, для нас свято и дорого то, что мы отказываемся с кем-либо разделить, но теперь нас учат, что нужно выставить все личное на публичное обозрение и дать облапать всем. В интернете появились последние фото похитителя и жертвы, сделанные прямо с телевизионного экрана, а в новых ориентировках теперь значилось, что жертва, которая, как выяснилось, все же жива и очень даже неплохо выглядит, носит черный парик, и в этот вечер, да и еще в несколько последующих дней, все молодые и излишне стройные обладательницы черных волос почувствовали на себе пристальное внимание, а некоторым даже пришлось отбиваться от желающих проверить, не парик ли у них на голове. Но та, которую все искали, была уже далеко.
У этого города, точнее городка или даже городишки, маленького, сонного и тоскливого, не было имени, как и у них самих, потому что когда автобус, который их сюда привез, проезжал указатель, оба спали, кое-как пристроившись на заднем сиденье. Они ехали долго, на попутных машинах, а тем, кто едет куда глаза глядят, все машины попутные, на первых встречных автобусах, на электричках, если вдруг попадались железнодорожные станции, даже на поезде, остановившемся ночью на маленьком вокзале, где они случайно оказались, и хмурый с похмелья проводник, вышедший на платформу, несмотря на холодную осеннюю ночь в одних трусах и тапках на босу ногу, пустил их в свое купе, за пару пятитысячных купюр, так вот, они ехали так долго, что должны были быть уже далеко от столицы, но как оказалось, все это время катались вокруг до головокружения, не отъехав и трехсот километров. Портфель был набит деньгами, но без документов, тем более объявленные в розыск, они не могли сбежать за границу, да и он, глядя за окно, на пролетавшие мимо города и деревни, думал, что нет лучшей страны, чтобы умереть, чем эта, и нет лучшего времени года. Для смерти требуется что-то мрачное, церемонное, невыносимо печальное, как бархат и атлас, искусственные розы, строгий костюм, черный цвет, музыка баха или лакримоза, недаром похороны это всегда торжество, а проводить свои последние месяцы в тропиках под пальмой или в уютном селении на атлантическом побережье так же неуместно, как пускаться в пляс на поминках, для такого случая больше подойдет заплаканная дождями российская глубинка с ее скорбными в любой день лицами, разбитыми дорогами, старыми домами, упавшими заборами, словно все тут со дня на день собрались умереть, причем скопом.
