Они долго кружили по кольцевой дороге, и он, глядя на проносившиеся мимо машины, подсвеченные неоном улицы, дома, в которых светились желтым светом окна, вывески: хлеб, свежее мясо, продукты, скидки, три по цене двух, бокал вина в подарок, думал о том, каким чужим и неприветливым вдруг стал этот город, в котором он прожил жизнь, а теперь не знал, где переночевать. У светофора остановились рядом с троллейбусом, усатым, чуть покривившимся набок, и он, задрав голову, смотрел на пассажиров, мужчину, дремавшего, прислонившись к окну, жующую булку девушку, то и дело стряхивавшую крошки с груди, женщину, разглядывавшую его самого так же пристально, любопытно и одновременно равнодушно, как разглядывают друг друга люди, которые через секунду разъедутся в разные стороны и никогда больше не встретятся. Перебирая друзей и любовниц, он гадал, не приехать ли, как в юности, без звонка и предупреждения, просто так: привет, можно у тебя переночевать, я, кстати, не один, вот, познакомься, но, пожалуй, никто из них не будет ему рад, даже закадычный друг, который теперь занят только дачей и неправильно проложенной канализацией, и ничем другим. Он тут же представил, как бы это все произошло, недаром же у него в молодости был литературный талант и хорошее воображение, которое, впрочем, и сейчас никуда не делось, друг встретил бы его на лестничной площадке, в резиновых тапочках и старом спортивном костюме, заляпанном на животе, тебе чего, удивился бы, не приглашая войти, хотя не виделись десять лет, ты в гости, что ли, почему не позвонил, у меня жена болеет, а это еще что за страшная шлюшка с тобой, и вообще, мне завтра с утра ехать за стройматериалами, так что давай созвонимся и встретимся как-нибудь в другой раз. Или, что скорее, вообще не узнал бы его голос по домофонной связи, огрызнувшись: кто это, что нужно, мы ничего не покупаем и в бога не верим, уходите. И это еще в лучшем случае, ведь, как известно, сдают беглецов обычно самые близкие, за деньги, от страха или просто так. Нет, нечего и думать, чтобы заехать к кому-нибудь из друзей, а ведь тридцать лет назад это было так просто, прийти, остаться на ночлег или, наоборот, открыть дверь и, увидев на пороге друга, сказать, заходи скорее, сейчас я поставлю чайник и постелю тебе на диване, а впрочем, положа руку на сердце он и сам бы теперь не был рад, если бы кто-то вот так притащился к нему без звонка, видимо, виноват возраст, проклятый возраст и время, которое меняет человека, развешивая его дни, как сушеные рыбины на веревке. Он посмотрел на нее, выпотрошенную, обессилевшую, с остекленевшими глазами, и, взяв за руку, прильнул к ее щеке, ощутив, какой холодной она была. Жизнь без любви не имеет смысла, всплыли в памяти слова с афиши дурацкого фильма, жизнь без любви не имеет смысла.
