Треть жизни мы спим | страница 2
А в поликлинике врач, его ровесник, худощавый, жилистый, с плаксивым лицом, отводя глаза, сказал, что у него подтвердился рак предстательной железы, двенадцать из двенадцати фрагментов биопсии выявили аденокарценому девять по глиссону, и в повисшем молчании капли, стуча по умывальнику из плохо закрытого крана, отсчитывали секунды как метроном. Медсестра, молоденькая, смазливая, вчерашняя студентка, еще не привыкшая к своей работе и не огрубевшая от чужих страданий, смотрела на него с любопытством, кусая губы, а он без особой похоти, просто по привычке, пялился на эти губы, пухлые, чуть подкрашенные, с широкой продольной складкой, и гадал, отчего в жизни все так нелепо, тебе выносят приговор, а ты думаешь о женских губах. Сколько же мне осталось, наигранно спросил он, чтобы не молчать, и собственный голос показался ему чужим. Я не гадалка, ответил врач и, смутившись, откашлялся в кулак. Так, может, к черту операцию, пару лет веселой жизни в свое удовольствие, чем неизвестно сколько, но без секса и в подгузниках, к тому же мне пятьдесят пять, кто знает, сколько мне вообще осталось. Но врач, зевнув в кулак, дал понять, что решать не ему, а каким будет это решение, ему совершенно безразлично, тем более что они больше никогда не увидятся, не говоря уж о том, что урологам в поликлинике платят за осмотр пациентов, а не за доверительные беседы о смысле жизни. Но когда он встал, собираясь уходить, врач, чувствуя неловкость за свой резкий тон, решил это сгладить и, откинувшись на спинку стула, рассказал о ливийском террористе абделе бассет аль-меграхи, который в восемьдесят восьмом году убил триста человек, взорвав самолет, и отбывал пожизненное в английской тюрьме, пока у него не обнаружили последнюю, крайне тяжелую стадию рака простаты, при которой жить ему оставалось два-три месяца, не больше, но не волнуйтесь, у вас еще все не так серьезно, так вот в европе оказались довольно странные понятия о гуманизме, так что аль-меграхи, которому, кстати, было пятьдесят семь, из лучших, возможно, побуждений и этических соображений, русским людям совершенно непонятным, отпустили на родину, но смерть, насмехаясь над европейским правосудием и высшей справедливостью, земной справедливостью, не небесной, не торопилась за террористом, и, пользуясь всеми достижениями ливийской медицины, тот прожил еще три года, дотянув до шестидесятилетнего юбилея, жаль, история умалчивает, весело ли его справил.