- Да я уж позабыл все, - пожал он плечами. - Десять лет военно-полевой практики. Мои мозги для науки уже не годятся.
- Опять ваньку валяешь!, - живо вспылил Игорь Козьмич. - Я от тебя вопроса про стариков ждал. Как же их, несчастных, из родного угла выгнали? Жаль их, да? Жаль Витя… Правда, жилищные условия у них теперь получше: с печкой мучиться не надо, с ведрами - кряхтеть, автолавку - ждать.» Но ведь мы-то с тобой - культурные люди, мы-то понимаем… - В словах этих слышалась уже злая ирония. - Разве компенсируешь… свой угол, свой огородик, кресты родные на бугорке. Упрашивали меня оставить - помереть в родном дому. Так вот я й пообещал им, Витя… От тебя да от нас с гобой зависит, когда я их повезу домой, а не так, чтобы - сразу на бугорок.
Игорь Козьмич поднялся.
- Все, - решил он, - солнце уже высоко. Тебе - два часа сна, а то жмуришься больно сладко… Через два часа встречаемся здесь, в ВЦ. Дорогу помнишь?.. В четырнадцать тридцать обедаем.
- Я спал в самолете, - напомнил Ремезов.
- Нет, - рубанул рукой воздух Игорь Козьмич. -
Никаких. Твоя голова нужна свежей… Я сейчас сразу спущусь в вычислительный центр, а вахтер покажет тебе коттедж. Завтрак тебе через четверть часа принесут.
Ремезов так и не использовал по назначению два часа, отпущенные на сон. Два часа он лежал поверх покрывала на спине и, изредка поглядывая на вмонтированные в телевизор часы с въедливыми зелеными огоньками цифр, заставлял себя поверить в то, что произошло с ним и с Лемеховом.
«Да какого же дьявола его в Лемехово понесло со всей этой заразой!» - отчаянно подумал Ремезов и невольно поднялся на постели. Электронные огоньки назойливо предупреждали, что время, установленное начальником для отдыха, еще не истекло. Ремезов посидел сам не свой,, потом лег обратно.
Потом он встал под холодный душ, и вода освежила его немного, достаточно, чтобы Игорь Козьмич поверил его взбодренному виду.
Перед многостворчатыми стеклянными дверьми проходной Ремезов вдруг оробел. Повинуясь всплывшему из глубин памяти условному рефлексу, потянулся в карман за пропуском, но пропуск в ИКЛОН АН СССР уже десять лет в кармане не лежал. «Как же я пройду? Он что, так и решил, что я - его подчиненный с пропуском?» - тревожно недоумевал Ремезов и при этом еще успевал насмехаться над своей неудержимой робостью, над заколотившимся, как у воробья, сердцем.
Но тут сквозь стекла, сквозь отражения берез и строя серебристых елей, застывшего у самых дверей, обозначилась фигура директора, и Ремезов заметил, что тот взмахом руки приглашает его внутрь.
