Извлечение пакета с семейными трусами и триумфальное раскладывание их на кровати было воистину эпично. Мы с Кляксом взирали на семейники с самыми разными чувствами.
Я — очень стараясь не ржать в голос.
Клякс — с отвращением.
— Что это?
— Панталоны, — серьезно представила их друг другу я.
Практически «Алиса, это сервиз; сервиз, это Алиса».
— Они страшные, — категорично заявил пожиратель и скрестил руки на груди. — Неэстетичные. Не надену.
— Фи, таки какие вы капризные, — фыркнула я и пафосно продолжила: — Между прочим, перед тобой гордость всего советского народа! Опробованные поколениями мужчин трусы! Максимально доработаны и усовершенствованы!
Не ржать… не ржать… не ржать! Мила, держись!
— Сомнительная гордость, девочка Мила. Неси другие панталоны!
Я все же не выдержала и расхохоталась, рухнув на диван рядом с «сомнительной гордостью советского народа».
— Вот, я же говорю, что это просто смешно, — надменно фыркнул закутанный в простыню как в тогу мужчина.
— Ну нет у меня других, — миролюбиво ответила я, наконец оправившись от приступа смеха. — Если хочешь, завтра закажем доставку вещей и оденем тебя на твой взыскательный вкус.
— Хочу, — кивнул Клякс и брезгливо, двумя пальцами взял трусы.
А я вновь стыдливо отвернулась, так как простыня осела к его ногам, и, разумеется, пожиратель и не подумал удалиться в ванную, чтобы переодеться.
— Ужас…
Я посмотрела и тоже поняла, что ужас.
Семейные трусы на этом ходячем совершенстве смотрелись примерно как… как… я даже не знаю, с чем это сравнить.
В общем, ужасно смешно!
Но я всеми силами держала себя в руках, так как Второму явно только последней капли не хватало, чтобы плюнуть на мои желания и стянуть эту гадость.
— Тебе идет, — серьезно сказала я. — Но в зеркало не смотри.
Он только вздохнул, сел на диван и снова прикрылся, но сейчас уже явно только для того, чтобы скрыть «гордость СССР» от своего взыскательного взгляда.
— А теперь давай обсудим твое поведение, — строгим профессорским тоном начал пожиратель. — Надо признать, желание тебя наказывать уже прошло, но вот необходимость обсудить его осталась.
— Я была не права, — неохотно призналась я, понимая, что эмоции, в общем-то, искренние.
— Признание ошибок? — интонация Клякса была насмешливо-вопросительной. — Надо же… это даже неожиданно! Я считал, что ты начнешь упрямиться и продолжать глупить.
— Давай не будем уходить в полемику? — почти попросила я и зевнула. — У меня глаза закрываются. Так что читай нотацию — и спать!
