Матвей бросился на топот, но обладатель руки оказался проворнее — лестница была уже пуста. Стражник, поставленный охранять вход, стоял шагах в полустах, следил, вытянув шею, за представлением и гоготал, позабыв обо всем на свете. Пробеги мимо него леший — и того бы не заметил. Матвей бесполезно покрутился во дворе, медленно вернулся в комнату и поднял с пола небольшой лоскут бумаги. Он был сложен клином и запечатан с острого угла. На Руси так не складывали. Поколебавшись малость, Матвей вскрыл письмо. Оно содержало несколько строк, написанных латинскими буквами, а заканчивалось двумя словами, почему-то встревожившими его. Они сразу врезались в память Police vercol[18] Было заметно, что писала их иная рука, да и чернила, похоже, были иными. В конце письма стоял небольшой оттиск восьмилучевого креста.
«Вот незадача! — подумал Матвей. — Как это понимать? Письмо предназначается, должно быть, для Просини — он здесь единственный чужеземец. Но почему передали тайно, а не в руки? Значит, не хотели, чтобы Просини или кто-либо другой видел посланца… Кто же он такой? Тот, кто знал, что Просини находится в этой комнате. Но эта комната не его. Как могли узнать, что он здесь? Может быть, видели в окне? Но он у окна и не был, только открывал его. У окна стоял все время я… А… на мне была его куртка, и, значит, меня могли принять за государского лекаря. И могли ошибиться только те, кто прибыл с обозом, — здешние-то нас знают в лицо… Сколько их, обозников? Десятка полтора, не более. Скоморохов долой — они все время на виду. Остался десяток… Рука была небольшая, шаги легкие, человек быстрый; значит, надобно искать человека невеликого роста и сухого — такого из десятка выбрать нетрудно. Считай, что нашли его, что ж из того? Прознаем, от кого он, письмо разгадаем, а там уж видно будет…»
Матвей спустился во двор, когда представление закончилось и толпа нехотя расходилась. Стражник уже стоял на месте и покрикивал на проходивших, восполняя излишним усердием свое недавнее отсутствие. Матвей попенял ему и спросил про Василия. Тот указал на дальний угол двора, где сгрудились обозные возки.
Василий стоял рядом с цыганистым человеком, лицо которого было завешено черной, словно завитой, бородой.
— Обозный старшой, — кивнул в его сторону Василий. — Щуром прозывается, человек в своем деле известный.
— Бог в помощь, — поприветствовал его Матвей. — Почто в наши края пожаловал?
— Да вот отправляемся в Орду со товарищи на осеннюю ярмарку и решили хозяйку спроведать, гостинцев привезти и наказ от нее взять: мы ее торговое дело, почитай, уже два года в Орде ведем.
