— Господин канцлер, осмелюсь занять у вас минутку вашего бесценного времени! — Гетман первый поклонился Головкину и приложил руку к сердцу.
Гаврила Иванович, который по своему характеру в общем-то был человек простодушный, несколько смутился от такого приветствия: с одной стороны, приятно, когда тебя величают канцлером, но с другой — он всё же пока управляющий делами, а не правитель Посольского приказа и посему подканцлер, а не канцлер.
Но сколь приятно звучит из уст такого могучего и заслуженного вельможи это сладкое слово — канцлер!
И, поддавшись дружескому чувству к старому гетману, Головкин вдруг ляпнул в простоте душевной:
— Ах, Иван Степанович, Иван Степанович! Не бережёшься ты, батюшка! Снова на твою голову донос свалился!
— Кто же сей злодей доносчик, знаю ли я его? — Мазепа решительно подступил к подканцлеру. Но тот уже сообразил, что сказал лишнее, и роток на замок!
Впрочем, к каждому замку можно подобрать золотой ключик, и гетман разыграл горькую обиду:
— Что же, Гаврила Иванович! — переменился он на глазах. — Коли ты по старой дружбе боишься поведать мне самую малость, явлюсь сейчас к самому государю, упаду ему в ноги и попрошу казнить или миловать. Думаю, надёжа-государь меня, невинного, простит, а злодея доносчика с головой мне выдаст!
«А старый лис прав-таки, — подумал Гаврила Иванович. — Государь из-за одного почтения к преклонным годам гетмана опять милует, а я в прямых дураках окажусь! Да и злого недруга при дворе заимею!» И подканцлер решился, взял Ивана Степановича под локоток и отвёл в оконную нишу. Там прошептал на ухо:
— Запорожец один к нам пожаловал. Байки сказывает, что видел какого-то твоего посланца, монаха-чернеца, в турецких Бендерах и сам слышал, как он с греком Згурой шептался весьма громко. И имя твоё, Иван Степанович, там летало. А в конце той беседы вручил сей монах от твоего имени Згуре некое письмецо. Понимаешь?
Мазепа изобразил недоумение, и Головкин, жалея простодушного гетмана, стал ему растолковывать, яко младенцу:
— Грек сей человек не простой, служит оный Згура толмачом в турецком посольстве, что едет сейчас через Речь Посполитую к Станиславу Лещинскому, которого шведы польским королём кликнули! Теперь понимаешь, кому он твоё письмецо передаст?
— Какое письмо? Не писал я никаких писем и никаких чернецов и греков в Бендерах не ведаю! — замахал руками Мазепа. — Опомнись, Гаврила Иванович, опомнись! Разве я своему государю изменник?! А что запорожцы злобу на меня таят, так за то, что я их воровские обычаи вывожу и заставляю их жить по-христиански, а не по-язычески! О том вся Украина знает! — Гетман даже старческую слезу пустил.
