Вскоре по возвращении с Бальной Рады во Львове Пётр созвал новый военный совет; Первый сходился ещё в декабре 1706 года. Но на нём присутствовала только самая верхушка армии: фельдмаршал Шереметев, командующий кавалерией Меншиков и глава артиллерии Яков Брюс. Ныне же Пётр пригласил на совет и всех командиров дивизий, а из Москвы прибыл правитель Монастырского приказа боярин Мусин-Пушкин и главный фортификатор инженер Василий Корчмин.
Первым в рыцарскую залу Жолковского замка, где и собрался совет, вошёл крепкий черноусый тридцатилетний генерал, командующий гвардией князь Михайло Голицын. Прихрамывая на одну ногу (памятка о татарской стреле, полученной ещё в первом Азовском походе), он быстро подошёл к царю и, слегка заикаясь, доложил о своём прибытии.
— Готовься к походу, князь Михайло! — Пётр снял круглые очки (с годами стал дальнозорок) и положил их на большую карту, застилавшую огромный овальный стол.
— Лошади, государь, справны, люди накормлены, провиант и фураж приготовлены... Гвардия — хоть завтра в поход! — Вот за эту быстроту, а также за отменную отвагу и мужество Пётр и продвигал сего гвардионца, хотя вообще-то к фамилии Голицыных (после своих стычек с фаворитом царевны Софьи, Василием Голицыным) относился осторожно.
Меж тем в залу важно, брюхом вперёд, вплыл дородный, полный военный, с Андреевской лентой через плечо. Хотя Борис Петрович Шереметев и был первым фельдмаршалом новой русской армии, но как шествовал в оны годы со старобоярской неспешностью, так и в новом войске оставил за собой эту привычку. Да и поздно ему, родовитому боярину из знатного рода Кобылы-Шеремета, в пятьдесят пять лет привычки менять. Его предки ещё при Дмитрии Донском на Куликовом поле бились, когда о Романовых никто на Москве и не слыхивал. И как ни старался Пётр выбить эту боярскую гордыню, ничего переменить в Борисе Петровиче не мог: даже когда Шереметев кланялся царю, чувствовалась в нём твёрдая основа и независимость, за которой стоял древний род. Но в то же время фельдмаршал был удачлив в воинских делах, не чуждался новшеств. Пётр своего первого фельдмаршала уважал и, даже попрекая, не знакомил его с царской дубинкой. Другое дело друг сердешный Александр Данилович Меншиков. С ним царь мог обращаться по поговорке: я тебя породил, я тебя и наказую! Зато светлейший князь Римской империи немецкой нации, герцог Ижорский, генерал-губернатор Санкт-Петербурга и Ингерманландии и пожизненный комендант пленённой шведской фортеции Шлютельбурга Александр Данилович Меншиков мог как царский фаворит и запоздать на совет, прибыть последним. Он вошёл, опираясь на знаменитую калишскую трость, украшенную алмазами, крупными изумрудами и сочинённым им самим гербом рода Меншиковых. Пётр хорошо знал эту трость, поелику выполнена она была по собственному царскому чертежу и подарена Данилычу за славную викторию под Калишем. Он даже помнил цену сего презента: 3064 рубля, 16 алтын и 4 деньги. Но виктория и впрямь была немалая: Меншиков разбил под Калишем целый шведский корпус генерала Мардефельда и польскую конницу, так что Данилыч трость заслужил. Пётр усмехнулся, подумал, что не случайно захватил светлейший ту трость: хотел напомнить всем собравшимся господам генералам о своей прошлогодней виктории. Но это невинное хвастовство светлейшего он простил, понеже оно могло пробудить боевой задор у прочих российских Тюренней
