— А чего же вы все боялись-то?
— Так разбойников, ясно дело!
— И что, сильно разбойничали? Пострадавшие есть?
— Да какие пострадавшие, что вы, ваше степенство! Мы же люди умные — платили, сколько надо. Вот нас и не трогали. Городские собирались во дворе, что-то рассказывали друг другу и громко невежливо смеялись. Но им-то — что. Приехали, посидели, да уехали. А мужикам тут жить.
Информацию можно воспринимать, грубо говоря, по-мужски и по-женски. Это чисто условное название, никакого отношения к гендерной принадлежности не имеющее. Первые воспринимают, что именно сказано. Вдумываются в смысл слов и предложений. Рассматривают доказательства и собирают ошибки.
Вторые больше на эмоциональном уровне. Им главнее, не что произнесено или написано, а как это сделано. И еще — кем. То есть, сообщаешь новость, и один вдумчиво ее переваривает, а другой первым делом спрашивает, а кто это сказал, откуда известно. При этом именно второй вариант бывает в жизни предпочтительнее. Например, идешь ты темной ночью по пустому переулку к дому, а из густой тени раздается:
— Братан, закурить не найдется? И первый тип восприятия информации заставляяет остановиться и начать общаться с «братанами». А второй оценивает темноту, тень, голос — и выдает тут же итог: бить будут. Надо бежать.
Мама держала его за руку и умирала. Ну, а что тут притворяться и говорить что-то еще? Сожаления, разные слова… Умирала просто от старости. Восемьдесят лет, да по местному климату, да с воздухом местным — это она, выходит, просто долгожитель.
— Сынок, — распахнулись широко, как будто вдруг вспомнила что-то, ее глаза. — Я должна тебе сказать…
— Тише, мама, тише, не напрягайся! Я слышу, слышу. Он вытер глаза, чтобы она не заметила ничего, с напряженной улыбкой наклонился ухом к еле шепчущим губам.
— Сынок. Ты уж прости нас с отцом. Прощаешь?
— Да за что же, мама? Все у нас было хорошо! Вот, на пенсию в будущем году выйду. Отработал свое тоже, как и вы с отцом. И детство у меня было хорошее. И вообще — за что? Вы же мои родители!
— Нет, сынок. Мы не твои родители. Мы твои воспитатели. А твои родители погибли давно, очень давно. Отец, когда умирал, никого уже не узнавал. Звал сына, но и его не узнавал, ругался, буянил, требовал настоящего, а не поддельного. А мама была в памяти все время, рассказывала про детство. Спрашивала о жизни, узнавала, улыбалась. И вот, выходит, у нее тоже началось…
— Мама, ты только не волнуйся. Я здесь, все в порядке.
