Потом они снова мазнули по толпе, по трибуне, как бы спрашивая, а кто — следующий? Кто станет во главе правительства? Этот? Тот? И чем он закончит? Камеры приблизили улыбающееся лицо президента, который поднял руку, как бы показывая: я вас вижу, я с вами, сегодня мы — вместе! Вот премьер-министра подвели к плахе и поставили на колени. Он долго укладывает голову, пробуя то так, то этак. Потом ему долго читают приговор. Трижды в течение чтения, услышав «приговаривается», палач поднимает свой огромный топор. И трижды останавливается, слушая далее длинный список прегрешений. Наконец, чтение закончилось. С трибуны спускается президент и подходит к плахе. Палач замер, ожидая команды. Премьер-министр замер, ожидая удара. Но президент вдруг сам опускается на колени, поднимает премьер-министра, обнимает его, и они сливаются в братском всепрощающем и все понимающем поцелуе. Камеры показывают народ на площади. Народ ликует со слезами на глазах. Через пять минут все камеры уже вокруг премьер-министра, который, улыбаясь, отвечает на вопросы:
— Буду краток. Мне понравилось. Думаю, эту традицию нам надо продолжать. Мы еще подумаем, кто будет следующим. Да, еще надо немного приподнять плаху — неудобно стоять. И под колени подложить что-нибудь. Главное же, что вот таким образом, регулярно проводя очистку аппарата, мы сможем прийти к окончанию системного кризиса, покончить с коррупцией. Так победим! Звучит гимн.
— Она меня в упор не видит! Родную дочь, представляешь?
— Да ты что? Не может такого быть! Любит она тебя, любит…
— Да? Любит? Я вон волосы в красный цвет выкрасила. Ноль внимания. Даже ничего не сказала. В ухо семь сережек вставила, да полголовы постригла коротко, чтобы видно было сразу — опять, будто ничего не случилось. Она даже не смотрит, выходит! Вернее, смотрит, но не видит… Какая уж тут любовь?
…
— Эх, молодые нынешние… Выходит на кухню утром, смотрю, а у нее волосы красные. Натурально красного цвета, как старый флаг. Молчу, креплюсь. Тут ведь как: скажешь что-нибудь не так, сразу во враги запишет. Это ж возраст такой, переломный. Так она над собой и над окружающими как только не издевается… То штаны во всех местах дырявые наденет, то вот в ухо семь сережек, то пострижется страшным образом.
— А ты?
— Так ведь люблю ее… Вот и терплю. Молчу. Жду, когда перебесится.
— Вот бабочки-подёнки. Видишь?
— Еще бы. Лезут во все щели…
— Они живут всего один день. Вылетели, спарились, отложили яйца — и умерли. Всего один день по нашим меркам. У них проходит вся жизнь.
