Испалец в колесе | страница 31

I remain still, yours for the arsking,

Jennifarse Cough (no relations).

P.S. CAN I HEVE A PHOTY OF WINDY STANDSTILL?

Well maa'mm, the old Coblers think you're a very plucky christion. Wish there were a few more like yourself maa'mm!!!

«Не знаю, что и подрубать про эхо, — сказал Нормам, развирая Рождесвинную пасту. — Пока же я поливаю больше писек и подсыпок, чем есть у мента знакомых; из кота в кот все это уживляет меня все боль шеборше, а от подсырки провожают наступать. Даже и не залаю, кто все это жрет и шрет». Он спокайфно поглупел на подыхающий в калине угорь и подкирнул еще угорька. «Вот так и получается, что я не знаю, от кубы все это ко мне прикончит?» Норман взял чайблик, как облачно, отздравился на кушню, чтобы напалмить его и подобреть. «Выпию кайя чашлычку чао, да съем кайя щекогладный бисвитер, пока больше нечем заваляться».

С этими ломами он поставил чарик в раклавину и отдернул клан, но к его неотмываемому уравнению: рак-то есть! А ваты-то и нету. «О Живой! Что слизь проходит! Что визжат мои оси! Неужто это я смокву на свою браковину и вижу, что вата не текет?» Он был умалишенно прав: увы! Вата так и не стекло, как бы он ни пятился.

Конечно, все мы злаем, почему не текет вата: это зачин, что замерзли трупы, все трупы, и все замерзли. Норман этого не звал, ведь Норман был глупый мюзик — да, такой вот Норман, просто филя, и все. «ОХ, Осади Паже! Гарем! Канада подступить мне, что же девять? Нет ваты даже на чесотку чао, а ведь скоро плетет моя мамаша. Мне прийдется скормить к сосельдям и поправить у них». Итанк, Норман осторожко наживляет шлёпу, поллюто, стирательно застягивается и ужгутывается, как мама его убила, опушает уши своей кляпы, засим отрывает ходную тварь и вывозит на крыло. Ко всему вселишайному излучению, он не видит вовдруг ни от нагого дома. Ни единого! Что ж это варится — и вправду, ни одной хазы на много миль во внук. «Госпать ВСЕВАЛЮЩИЙ, да принудит ВОДА твоя! Что день яйца — уж не конец ли смены настал? Может выть, я во щах последний черевяк на зембле?» Тут он рухнул весь в слюнях и возродился к Хоботу на небесах, труся его о спасении. Чтоб спилостивился и послал корешков хоть пару. «Я отдам все. Что валаю в этом тире, все мои иносранные маньки, все мои симфаллические пластинки. Всех любовных уродистых голубцов. Купленных у Шалтая Малегомика, чтоб ему поусто было! Все это, о чудесный Билли на Неве, я отдам тебе, коля ты, толик, спаси меня!»